Купцы из далеких стран [834] ищут только выгоды. Если с ними обходятся по справедливости, они приезжают, если их притесняют, уезжают. Раньше купеческие корабли приходили в [Гуанчжоу], теперь они стали приходить в Аннам. Если причина в злоупотреблениях, то тех, кто перебрался в другие места, следует возвращать уговорами; запретами ничего не добиться, надо, чтобы чиновники стали иначе себя вести.

В 780-х годах китайцы, считая аннамцев верными подданными империи, поставили над ними местного правителя по имени Фунг Хынг, и с этого времени северные вьетнамцы начали возвращать себе власть в собственной стране. Когда некоторое время спустя китайцы решили восстановить контроль над Аннамом, местная антитанская фракция призвала на помощь государство Наньчжао. Войска Наньчжао нанесли китайцам и их аннамским союзникам сокрушительное поражение. Китайцы отступили из Аннама в Гуандун и стали ждать подкрепления, которое должны были доставить на кораблях из Фуцзяня. Чиновники реквизировали множество купеческих судов; грузы были разграблены или уничтожены, чтобы освободить место для армейских припасов, и в довершение было объявлено, что расходы из-за потерь при крушении будут выплачивать судовладельцы. Эти жестокие меры, тем не менее, принесли плоды: в 865 году войско под командованием Гао Пяня вынудило армию Наньчжао[835] отступить. Гао Пянь восстановил номинальный контроль над Аннамом и вошел в историю Вьетнама как один из самых справедливых китайских чиновников.

Гао выстроил новую столицу вблизи Ханоя, древнего центра местной власти, и принял другие меры для восстановления благополучия Аннама. Он много сделал для улучшения судоходства между столицей и морем, а также в Тонкинском заливе, который считал очень опасным. «Отправляясь на судне [в те края], — писал он, — оставьте всякую надежду[836] вернуться живыми». Согласно стеле, перечисляющей его заслуги, Гао стремился

Прогнать нужду [837] подвозом еды;

Процветание приходит на кораблях.

Я умирил беспорядки…

Направил море в фарватер,

Которым суда могут идти без опаски,

И море расстилается мирно,

Путь для припасов в наш город.

Первые тридцать лет после конца династии Тан Аннам оставался автономной провинцией под номинальным контролем того или другого китайского государства периода междуцарствия, и лишь в 939 году вьетнамцы сбросили более чем тысячелетнее китайское господство. Объединение под властью одного монарха заняло несколько десятилетий, но к концу века Динь Бо Линь за счет полководческого искусства, дерзости и умелой дипломатии взял верх над соперниками.

(Когда враги угрожали казнить его ребенка, он сказал: «Разве может благородный муж[838] отказаться от великого дела ради сына?») Чужеземные купцы высокого оценили стабильность, достигнутую в его царствование; в 976 году, согласно вьетнамской хронике, «купеческие корабли[839] из разных заморских стран прибыли и привезли товары своих народов». Тем не менее в первое столетие независимости правители Дайвьета были заняты преимущественно укреплением своей власти в среднем и верхнем течении Хонги и не обращали особого внимания на дельту и побережье, области, которым китайцы даже не удосужились дать названия.[840] Существовало речное сообщение между побережьем и верхним течением Хонги, но лишь с возрождением китайской морской торговли при династии Южная Сун (1127–1279) Ван Дон в ее дельте стал[841] важным портом для китайских, яванских, малайских, кхмерских и других купцов. Через Ван Дон шли товары в Наньчжао, Юньнань и Камбоджийский Ангкор, лежащий за Аннамскими горами (Чыонгшон), вниз по реке Меконг. Через Ван Дон проходило и все торговое сообщение вдоль побережья Вьетнама от Китая до Малаккского пролива. Хотя в системе управления и культуре Дайвьета остался отчетливый китайский отпечаток, Вьетнам больше не попадал под власть Китая, если не считать короткой оккупации в XIV веке.

Государства Дайвьет, Тямпа, Ява и Шривиджая были обязаны своим процветанием растущей морской торговле с Китаем, где на их товары был высокий спрос. Императоры Суй и Тан в первую очередь стремились объединить страну, и каждое завоеванное ими государство присылало посольство с дарами: экзотическими тканями, растениями, животными, невольниками, танцорами и музыкантами. Особенно же высших сановников Поднебесной привлекали редкости из дальних тропических краев, так что купцы со всех муссонных морей спешили утолить их страсть к новому и необычному. Привозная еда изменила довольную грубую китайскую кухню, которая прежде состояла преимущественно из «рыбы и овощей, по большей части сырых»,[842] — как писал Ицзин, сравнивая ее с более изысканным кулинарным искусством Индии, где «все овощи готовят и добавляют к ним асафетиду, масло сливочное и растительное или любые пряности». Любовь Тан Сюаньцзуна к экзотическом заморским лакомствам вызвала осуждение советника-традиционалиста, который рекомендовал императору не принимать заморские дары: «Государь[843] недавно взошел на престол и должен показывать народу пример умеренности и бережливости и не гнаться за никчемными заморскими диковинами». Однако благочестие не было характерной чертой Тан, и, вопреки убеждениям советника, Сюаньцзун принимал от южных послов самые разные дары — от музыкантов и слонов из Шривиджаи и Тямпы до редких птиц из Восточной Индонезии.

Впрочем, животных иноземные купцы привозили лишь изредка; самым объемным предметом китайского импорта[844] была экзотическая древесина, особенно сандал и алойное дерево. Сандал, растущий в Индии и Восточной Индонезии, доставляли как в виде изделий (резьба, шкатулки, мебель), так и в виде древесины, которая шла на резные статуи, вещи и буддийские ароматические палочки. Алойное дерево Тямпы и камфорное дерево Суматры высоко ценили за лекарственные свойства и жгли как благовония. Кроме того, камфорное дерево, отпугивающее насекомых, использовали для изготовления сундуков.