Форестер замолчал, пошарил в карманах, нашел завалявшуюся в складках конфету, аккуратно ее развернул, смял фантик и бросил через всю комнату в мусорное ведро, стоявшее у телевизионного столика, попал точно в центр, удовлетворенно хмыкнул, сунул конфету в рот и, обернувшись к окну, принялся смотреть в черноту безлунной ночи, где не мог увидеть ничего, кроме собственного отражения в стекле.

— Иногда вы думаете… — напомнил Себастьян. Разговор затягивался, смысла все это не имело, идеи Форестера, возможно, были физически изящны, возможно, даже объясняли все факты вместе и каждый в отдельности, но не могли иметь к реальности никакого отношения. И помочь Элен не могли.

— Иногда я думаю, — сказал Форестер, не оборачиваясь, — что каждый из нас где-то там… может быть вовсе и не человеком, и не зверем даже, а чем-то совсем нематериальным… чьим-то желанием… чьей-то мечтой… идеей, возникшей, как озарение…

Впрочем, — перебил он сам себя, — не слушайте, Себастьян, это я так… Пытаюсь разобраться, до каких пределов разнообразия может дойти физическое состояние Мультиверса. Но мы говорим о…

— Об Элен, — быстро сказал Себастьян.

— Да, — Форестер повернулся и посмотрел Себастьяну в глаза. — Ваша дочь — вполне нормальный ребенок. Просто она проживает сразу множество жизней.

— И что… делать?

— Ничего, — твердо сказал Форестер. — Поймите, Себастьян, это нормально. Так устроено мироздание. А мы — его часть.

— Синяки, — сказал Себастьян. — Откуда синяки? Если все хорошо, все нормально, как это объяснить? Ей было больно? Если Элен кто-то ударил… пусть не здесь, а в другом мире, где она, как вы говорите, живет так же, как в нашем… Что с этим делать?

— Почему с этим нужно что-то делать? Разве девочка говорит, что ей больно? Если бы вы не обратили внимания…

— Но почему? — воскликнул Себастьян. — Если в другом мире кто-то ударил ту Элен, которая живет там, почему синяки остались на теле нашей девочки?

— Вы так и не поняли? — с налетом раздражения спросил Форестер. — Вы не поняли, что во всех мирах — в нашем в том числе, — живет единое существо, человек по имени Элен Флетчер, это не разные личности, а одна. Понимаете? Склейки могут не происходить вообще. Могут происходить часто, но продолжаться так мало времени — миллионную долю секунды, — что вы не успеваете ничего ощутить, и ни один прибор этого не регистрирует по той простой причине, что никому в голову не приходит ставить такие опыты. Но есть и такие склейки, когда взаимодействие продолжается достаточно длительное время, чтобы… ну, чтобы Элен физически оставалась в другом мире столько, чтобы… ее там, возможно, действительно ударили…

— И не один раз, — передернув плечами, бросил Себастьян.

— И не один раз, — согласился Форестер. — Мы понятия не имеем, о каком из миров идет речь, какие там у Элен родители…

— Погодите! — воскликнул Себастьян, ужаснувшись от мысли, неожиданно пришедшей ему в голову. — Родители, говорите вы?

— Ну… — смутился физик. — У вас там может быть… гм… иной характер. Ничего нельзя сказать заранее, а экспериментального материала недостаточно.

— Вам Фиона говорила, что Элен — наша приемная дочь? — спросил Себастьян.

— Н-нет, — покачал головой Форестер.

— Так вот, — сказал Себастьян. — Девочку мы с Памелой взяли из российского детского дома. Мы не знаем, кто ее родители. Подозреваем, что мать от девочки отказалась. А отец… Если верно то, что вы говорили, Дин… О том, что в другом мире события могут идти не так, как в нашем… Может, там Элен — ее, кстати, в России звали Лена, Елена — осталась жить с матерью и отцом, и они ее действительно били… бьют… это ведь происходит сейчас, верно?

— Я не думал о такой возможности, — медленно произнес Форестер, перекатывая конфету языком, речь его стала невнятной, Себастьяна это раздражало, но, видимо, физик всегда так поступал, чтобы успокоить нервы. — Я думал… Неважно. Наверно, вы правы, Себастьян. И Элен… склейки, во время которых ее били… Она могла запомнить. В отличие от тех, что мне удалось фиксировать, эти — склейки продолжались наверняка не миллисекунды, а больше. Не думаю, что минуты… Тогда Элен точно запомнила бы и рассказала вам. Может, секунду-другую — чтобы удар успел зафиксироваться на теле, но ситуация сохранилась лишь в подсознательной памяти… Послушайте, Себастьян, вы должны поговорить с дочерью… с Элен.

— Она ребенок…

— Я понимаю, но мы все равно должны разобраться. Ради нее же, ведь ей со всем этим жить, верно? Хороший психотерапевт сможет методом гипноза…

— Представляю, что скажет Пам, — дернул плечом Себастьян.

— Попробуйте убедить жену! Собственно, вы просто обязаны ее убедить!

— Не могу поверить, — медленно произнес Себастьян после долгого молчания. — Наверно, вы правы. Я вспоминаю сейчас кое-какие эпизоды своей жизни. Что-то происходит, необъяснимое, но ты проходишь мимо и говоришь: да ну, показалось.

— Вы вспомнили что-то еще, кроме?..

— Ради бога, Дин, не смотрите на меня как на живой материал для вашего доктората!

— И в мыслях не было, — запротестовал Форестер.

— Да, как же… И вот еще, — решительно сказал Себастьян, — я хочу сам увидеть ваши расшифровки. Почему вы мне их не показали? У вас есть запись. Почему вы не привезли?..

— Привез, — отозвался Форестер, глядя в сторону. — Видите ли, Себастьян… Во-первых, здесь, в отеле нет…

— Нет видеомагнитофона? — перебил Себастьян.

— Запись цифровая. Впрочем, это, конечно, не главное.

— Вы не хотели, чтобы я видел. Да?

— Да, — кивнул Форестер. — Вам было бы тяжело.

Себастьян поднялся.

— Поздно уже, — сказал он. — Даже не знаю, что придумать для Памелы. Она точно не поверит, что я где-то пью с приятелем…

— Как вы намерены поступить?

— Как я могу поступить? — медленно произнес Себастьян. — Эти ваши теории… Я хочу, чтобы Элен… и мы с Памелой… были счастливы. Очень простое желание. Я хочу, чтобы в нашей жизни все было просто. Понимаете? Я не хочу, чтобы об Элен говорили. Надеюсь, вы…

— За кого вы меня принимаете? — резко сказал Форестер. — Даже Фиона не знает о моих результатах и нашем разговоре.

— Спасибо… — пробормотал Себастьян.

— Послушайте… Вы понимаете, что долго скрывать это не удастся? Ваша жена опять что-то увидит… Или в детском саду…

— Элен больше не ходит в детский сад.

— Это плохо! Лишний повод для разговоров. Не мне за вас решать, Себастьян, но…

— Мне нужно подумать, — сказал Себастьян и пошел к двери. Он не помнил, как оказался на улице и попрощался ли с Форестером, а может, так и ушел, не подав ему руки. Ночь была на удивление холодной для этого времени года, и Себастьян продрог до костей, а может, дрожь била его по другой причине, и ночь ничем не отличалась от прочих? В машине он включил обогреватель и к дому поехал в объезд, через Восьмую улицу. Когда Себастьян ставил машину на стоянку, ему показалось, что в спальне на мгновение вспыхнул и погас свет. Ключ в замок не влезал, и Себастьяну понадобилась целая минута, чтобы понять, что другой ключ вставлен с противоположной стороны.