Гонки на велосипедах в Люксембургском саду. Гравюра начала XIX в.

9. На что молодой человек с ружьем в руках ответит: «Хватит болтать!» Писатели, так долго рассуждавшие о народе, знали народ довольно плохо. Под влиянием Французской революции он сильно изменился. Народ сохранил память о двадцати пяти годах, на протяжении которых он то в образе восставшего парижанина, то в образе солдата императора изменял мир. В 1789 г. народ состоял из ремесленников и крестьян, заводских рабочих было немного. Между 1815 и 1848 г. промышленная революция создала пролетариат. Количество паровых машин возросло с 20 единиц до 5 тыс. Рабочее население Франции перевалило за 6 млн. Средняя зарплата была ничтожно малой (1,75 франка за рабочий день продолжительностью в 13 часов). Рабочие не имели права на забастовку. Они ютились в лачугах. «Золотая середина» была золотой только для буржуазии; пролетарии умирали с голоду. Таким образом, пролетариат оказался одновременно и более несчастным, и более сконцентрированным, и гораздо лучше осознающим свою силу, чем в 1789 г. Такие условия способствуют брожению умов. В глазах народа политическая революция становилась просто средством борьбы; пролетариат стремился к социальной революции, которая обеспечит наконец его права: право на труд, право на хлеб, право на защиту его интересов. В 1830 г. он вновь умирал за свободу, но его вновь одурачили, и он искал для борьбы другое знамя. Его советники – Барбес, богатый буржуа-коммунист, и Огюст Бланки, по прозвищу Заключенный, не были такими покладистыми гениями, как Гюго и Ламартин, они проводили свою жизнь в заговорах, в тюрьмах, оба были приговорены к смертной казни, но затем помилованы. Они требовали не парламентской республики, а переворота и диктатуры пролетариата.

Первая во Франции станция железной дороги, Париж – Сен-Жермен-ан-Лэ. 1836

Анри Валентен. Мужская мода времен Июльской монархии. 1840

10. «Конфликт между рабочими и буржуазией – вот сущность характера революции 1848 г.». Рабочая блуза против сюртука, фуражка против шляпы. Тогда классы резко отличались друг от друга как по костюму, так и речью. Не существовало газет для народа, так что чтение не объединяло их лексикон. Писатели-романтики говорили на ином языке, чем крючники с моста Менял. Находясь рядом, и буржуа, и рабочие плохо понимали друг друга, даже не догадываясь об этом. Но буржуазия, принимавшая участие в февральских днях из-за амбиций или из презрения к правительству, проявляла почтительную осторожность по отношению к этим парижанам, которые раз за разом совершали революции. Как отказаться рассуждать о «социальной» революции, когда Ратуша и префектура полиции заняты вооруженными рабочими, опоясанными красными кушаками? «Великий и добрый народ, – писала Жорж Санд, – ты героический в силу своей природы… кроток, как сама Сила!.. Ты будешь править, но правь, о народ, по-братски…» И Ламартин откликался: «Отдавайте сердце, свое сердце, всегда отдавайте народу свое сердце, и взамен народ отдаст вам свое». Именно так. Но прежде чем отдать свое сердце, народ, вспоминая о ловких трюках 1830 г., следил за своими уполномоченными представителями. На этот раз ему не навяжут наместника королевства. Однако для объединения обеих групп и сохранения Франции существовала общая основа: воспоминания и победы. Едва только заговаривали о Вальми или об Аустерлице, о взятии Бастилии или о «трех славных днях», как и тех и других охватывал трепет, они узнавали друг в друге братьев и товарищей по оружию. И мы увидели тот день, когда пролетарий в лохмотьях со слезами обнял Ламартина.

Анри Валентен. Женская мода времен Июльской монархии. 1840

1. Правительство Бурбонского дворца переехало в Ратушу, но между обеими группами и их газетами сохранялась глубокая пропасть. Приверженцы издания «Насьональ» (Бурбонский дворец) хотели политической революции, республики, скорых выборов, трехцветного знамени; те, чьи взгляды выражала газета «Реформа» (Ратуша), требовали социальной революции, отсрочки выборов (чтобы успеть осуществить свои проекты до того, как консервативная провинция проявит активность) и красного знамени. Республиканцев возглавлял великий Ламартин, социалистов – великий Луи Блан. Между ними находился неопределившийся Ледрю-Роллен. Все трое – люди благожелательные, но без опыта общественной деятельности. К соглашению пришли по трем пунктам: свобода печати с отменой гербового сбора (что снизило стоимость газеты до одного су); свобода собраний (отсюда возрождение клубов) и право любого гражданина служить в Национальной гвардии (что изменяло равновесие сил в Париже и, похоже, лишало буржуазию всякой возможности использовать силу оружия).

2. Первые дни прошли в суматохе. Бесконечные делегации наводняли Ратушу. Рабочие, вооруженные ружьями, добивались права на труд и гарантированного минимума заработной платы. Пришлось им пообещать создание государственных мастерских, чтобы обеспечить места занятости безработным. Победила доктрина Луи Блана, и ему поручили написать декрет. Группы живописно одетых и пылких иностранцев являлись в Ратушу с требованием к французскому правительству поддержать угнетаемых либералов всей Европы. Коммунисты и из группы Кабе, и из группы Барбеса проявляли нетерпение. Ламартин, министр иностранных дел, отвечал им всем гармоничными, благородными и расплывчатыми речами. «Это не человек, это лира», – сказал кто-то. Но именно он спас трехцветное знамя, которое правоверные революционеры сочли компромиссным из-за наличия в нем белого – королевского – цвета. Одна произнесенная им фраза была тогда встречена толпой овацией и стала знаменитой: «Красное знамя, обагренное кровью народа, обошло только Марсово поле; трехцветное знамя обошло весь мир, неся имя, славу и свободу отечества».[58] Чтобы успокоить демонстрантов, Ламартин разрешил прикрепить красную розетку на древко знамени. Чтобы успокоить иностранных правителей, он пообещал, что Французская республика не будет вести пропаганды за границей. Чтобы защититься от призывов к мести, мрачному наследию всех революций, правительство декретировало отмену смертной казни по политическим мотивам. Ламартин лично помог Гизо пересечь границу. Руководители Временного правительства не отличались жестокостью, они были романтичны и великодушны. Они мечтали о великой и свободной Франции, они верили в прогресс через братство и развитие науки. Но они не разбирались в народном хозяйстве и почти не знали французских провинций. На 9 апреля они назначили выборы, которые должны были стать всеобщими. Население страны, обладающее политическими правами, вдруг увеличилось с 250 тыс. до 9 млн избирателей. Это был «прыжок в неизвестность».