– Пусть останется свежий багровый шрам! Чем же я похвалюсь перед братьями? Что покажу даме сердца?..

Я покачал головой.

– Как скажешь…

Гунтер наблюдал с самым что ни на есть понимающим видом.

В замке Верден повторилось, что и в Амило: челядь выгнали из нор убирать трупы, на воротах и башне поставили стражу. Уже ночью из Амило прибыло десяток мастеровых, принялись разбирать камни в проломе, закладывать брешь на месте угловой башни.

Всю ночь я поднимался на стены, спускался в подвалы, говорил со сдавшимися воинами, обещая сытную и непыльную службу, обратился к челяди, что, мол, эпоха угнетения человека человеком пала, теперь все будет наоборот и вообще все в жизни к лучшему.

Гунтер и Харальд к ночи послали в деревни призыв явиться желающим на службу в замок, к утру во дворе уже стояло человек сто молодых мужчин, хотя нужно, по словам Гунтера, не больше двух десятков. Но в селах избыток сильных парней, которые не могут найти работы, так что есть из кого выбрать и на ворота, и на стены.

Под утро я едва держался на ногах, все время не оставляло ощущение беды. Когда умывался, явился Гунтер, тоже хмурый и не сомкнувший глаз, но бодрый и подтянутый, я тут же вспомнил, что меня тревожит: сегодня ровно в полдень рыцарский суд по иску барона де Пусе к сэру Ричарду де Амальфи по поводу незаконного захвата и удержания принадлежащей ему ценной добычи: дивной птицы хробойла.

– Гунтер, – спросил я, – сколько до земель сэра Лембита?

Он посмотрел на меня с беспокойством.

– Уж не думает ли ваша милость…

Я не понял, что его встревожило, переспросил:

– Это ж на его землях состоится рыцарский суд?

Лицо Гунтера просветлело, он с облегчением перевел дух:

– А-а-а, вот вы о чем!.. Это как раз недалеко. Успеем плотно позавтракать, а потом где шагом, где на рысях, прибудем к началу. Я все помню, ваша милость. Ульман и Тюрингем еще вчера отобрали двадцать пять лучших бойцов.

– Зачем?

– Вас должен сопровождать достойный отряд, – заверил он.

– Зачем? – повторил я. – Могут напасть?

Он сдвинул плечами:

– Так принято. Чем выше ранг, тем больше сопровождающих. Без отряда можно только инкогнито. Без замка вы могли бы ездить в одиночку, как Зигфрид или Алан, они однощитовые, как де Амальфи вы должны брать с собой не меньше трех рыцарей, а теперь, когда у вас еще замки Амило и Верден, с вами надо как минимум десять человек.

– Но тогда зачем двадцать пять?

Он помялся, взглянул искоса:

– Сэр Ричард… Ну пусть люди проедутся на суд, это же событие! Да и себя показать всем хочется. С вашей щедростью самые простые латники выглядят знатными рыцарями.

Я крякнул, развел руками:

– Так бы и сказал. Ладно, выступим сразу после завтрака. Не хочу загонять коней. Вы все железо на себя навешаете!

– А как же иначе, сэр Ричард? – спросил он с обидой.

Завтракали скомканно и нервозно: челядь страшилась нас, захватчиков, мы все еще не было до конца уверены, что обшарили все норы, двадцать человек спешно таскали глыбы, заделывая стену, сейчас не до восстановления угловой башни, пока и трех хватит, Гунтер и Харальд громко огорчались по поводу посеченных лат, заменить не успеют, пока Зигфрид не сказал громогласно:

– Гордиться надо, а не скулить!.. Поедем на этот рыцарский суд в посеченных латах, на которых запекшаяся кровь… разве не возликуют друзья и не дрогнут враги?

– Устрашим одним своим видом, – согласился и Алан. – Нет, я вовсе не жалею… во всяком случае, не очень, что у меня грудной панцирь стал как поверхность деревенской наковальни.

– Приедем в Амальфи, – сказал я поспешно, – выберете лучшие доспехи, сэр Алан! И вообще, у нас там неплохой запас.

– Если так будем захватывать замки, – проворчал Гунтер, – то их ненадолго хватит.

Но в голосе матерого воина звучала гордость, в этом он и юный сэр Теодерих – близнецы и братья, только у юного виконта все на виду.

Он молодецки сплюнул через перила, Зигфрид поморщился.

– Гунтер, Гунтер… Не позорь рыцарского звания. Если думаешь, что рыцарь – это тот, кто лучше всех машет мечом и весь в подвигах… ошибаешься. То само собой: рыцарь всегда впереди, опасность встречает грудью, а смерти смотрит в глаза и не отворачивается. Да и уклоняться от служения Отечеству ни один рыцарь ни-ни… Но еще рыцарь, чем рыцарее, тем дальше от скота, к которым так близок простолюдин!

Гунтер посмотрел исподлобья:

– О чем вы, сэр Зигфрид?

– Да будет тебе известно, – сказал Зигфрид назидательно, – что рыцарь и без всяких сражений связан по рукам и ногам клятвами и обетами. Он не смеет обидеть женщину, обязан защитить ребенка, должен быть всегда вежливым, обходительным, учтивым, галантным, ибо это угодно Деве Марии и отдаляет человека от скота, к которому жаждет вернуть человека Враг рода человеческого. Вон ты плюешь на головы…

– Я не на головы, – возразил Гунтер.

– А куда?

– Да просто так, – ответил Гунтер. – Что, смотреть буду?

– Рыцарь должен все видеть, – объяснил Зигфрид. – А плевать вообще рыцарю нельзя, он не простолюдин.

Гунтер огляделся:

– Так тут же нет баб… в смысле, прекрасных дам!

– Да и хрен с ними, – ответил Зигфрид. – Но мы, благородные рыцари – есть? В нашем изысканном обществе ты не должен ни плеваться, ни чесаться, ни пердеть, ни употреблять гадкие слова… ну, разве что кто на ногу наступит или промеж глаз врежет, это другое дело, а вот так просто – нельзя! Простолюдину можно, он и так почти животное, а вот рыцарю – низзя!.. Сэр Ричард, ведь правда же?

Я с сочувствием смотрел на Гунтера.

– Он прав, Гунтер. Кому много дано, с того больше и спрашивается. Тебе, как рыцарю, больше того, что можно, но и шире список того, что нельзя. Понял?

– Нет, – ответил Гунтер честно, – но, как погляжу, в рыцарской жизни не все медом намазано.

Мы спустились во двор, я взобрался на Зайчика, похлопал по шее. Он косил на меня огненным глазом, тихо и ласково проржал что-то на лошажьем языке. Из башни вышел некромант, поспешно поклонился, мне почему-то почудилось, что нарочито выискивал момент, чтобы подойти вроде невзначай, насторожился, но кивнул милостиво и сказал с рассчитанной небрежностью сеньора в затуманенном государственными заботами взоре:

– Э… Лигурд?.. Некромант? Да-да, продолжай-продолжай некромантить…

Он поклонился снова, одной рукой придерживая меч в ножнах у левого бедра, а когда Зайчик шагом пошел мимо, спросил торопливо:

– Ваша милость… а что такое… прозекторы?