Тем временем «Правда» сообщала об амбициозных планах построить еще один атомград для работников, которые станут обслуживать воскрешенную Чернобыльскую АЭС, и их семей[1333]. Это должен был быть новый город будущего, достойный XXI века, расположенный в 45 км к северо-востоку от Припяти, посреди леса на берегу Днепра. Писали, что город Славутич будет иметь все современные удобства, особенное внимание будет уделено его интеграции в природную среду. Город был спланирован вокруг центральной площади со статуей Ленина, рядом с ней должен был расположиться музей, посвященный героям Чернобыля.

В Москве пропагандистское освещение аварии теперь сконцентрировалось вокруг доблестной жертвы пожарных ЧАЭС и Припяти. В сентябре фотография майора Телятникова – все еще лысого от последствий лучевой болезни – появилась на первой полосе «Известий» под заголовком «Спасибо вам, герои Чернобыля!». Пресса сообщила, что ему и генералу Антошкину, командиру вертолетчиков, присвоены звания Героя Советского Союза. Двум лейтенантам, которые повели своих солдат на крыши зданий реактора заливать водой фрагменты топливных сборок и обломки пылающего графита, Владимиру Правику и Виктору Кибенку, звания Героя присвоили посмертно. Руководители УС-605 Средмаша, которые построили саркофаг, стали Героями Социалистического Труда. Когда его рыжие волосы снова отросли, Телятникова отправили за границу, где его встречали как знаменитость. Майора удостоили наград от коллег-пожарных в Соединенных Штатах и в Британии, журнал People взял у него интервью, а в Лондоне он удостоился аудиенции у премьер-министра Маргарет Тэтчер.

В январе следующего года по ТВ показали церемонию награждения, на которой седой аппаратчик Андрей Громыко, Председатель Президиума Верховного Совета СССР, произнес речь, посвященную пожарным, ликвидаторам и руководителям строительства, которые засыпали песком и залили бетоном тлеющий реактор. «Десятки и десятки миллионов людей во всем мире следили за вашим ударным трудом с надеждой, – сказал Громыко. – Ваш подвиг – это массовый подвиг, подвиг всего народа… Да, Чернобыль стал болью, которую все мы разделили. Но он стал символом победы советского человека над стихиями… В то же время наша партия воздает должное каждому человеку. Нет безымянных героев. У каждого из них есть свое лицо, свой характер, свое личное достижение»[1334].

Однако некоторые герои оказались более равными, чем прочие. Все еще не прозвучало публичное признание заслуг инженеров и операторов Чернобыльской атомной электростанции, которые потушили пожары и предотвратили последующие взрывы в машинном зале или безуспешно пытались среди смертельных полей гамма-радиации охладить обреченный реактор. Несколько наград работникам станции были вручены в обстановке полной секретности[1335]. Секретарь ЦК Анатолий Добрынин однажды приехал навестить раненых операторов в палатах больницы № 6, но в прессе эта поездка не освещалась[1336]. Вместо того чтобы признать героизм Александра Акимова и Леонида Топтунова, их родных уведомили, что, согласно ст. 6 ч. 8 Уголовного кодекса УССР, обвиняемые не будут преследоваться по суду по причине их недавней смерти[1337].

В течение зимы 1986 года опороченный бывший директор Чернобыльской станции Виктор Брюханов сидел в тюрьме КГБ в Киеве, ожидая предстоящего суда. Посетителей к нему не пускали, но раз в месяц его жена Валентина могла передать ему посылку весом 5 кг – колбасу, сыр и масло[1338]. Иногда у Брюханова появлялся сокамерник – фальшивомонетчик или вор, но большую часть времени он проводил в одиночестве, читая книги из тюремной библиотеки и изучая английский язык[1339]. Некоторое время Валентине разрешали приносить ему газеты на английском языке, но потом его сын написал внутри одной из них: «Я люблю тебя, папа». И эту привилегию у Брюханова отобрали[1340].

Поначалу он отказывался нанимать адвоката для защиты в суде, поскольку понимал, что приговор давным-давно вынесен[1341]. Но жена переубедила его и в декабре нашла в Москве юриста, готового представлять Брюханова. Он мог участвовать в делах, касающихся закрытых предприятий советской ядерной отрасли, поскольку имел допуск к государственной тайне, необходимый для сбора свидетельств за стеной молчания Министерства среднего машиностроения[1342]. В тот же месяц, как было предусмотрено советским законодательством, следователи передали Брюханову собранные ими в ходе расследования материалы, которые будут использоваться в деле против него[1343]. Среди прочих бумаг директор обнаружил написанное одним из экспертов Курчатовского института письмо, из которого он узнал о существовании тайной истории реактора РБМК[1344]. Ученые все это время знали об ошибках проектирования, но скрывали от Брюханова и его персонала на протяжении 16 лет.

20 января 1987 года, когда Брюханов просидел в изоляторе уже шесть недель, изучая материалы дела, следователи прокуратуры передали обвинительное заключение в Верховный суд СССР. Они послали в Москву 48 томов дела с грифом «совершенно секретно»[1345]. Пятнадцать из них, состоящие из документов, изъятых прямо на станции, были так загрязнены радиоактивной пылью, что юристы должны были читать их в защитной одежде.