«И после такого этот дурачок еще ревнует меня, сцены устраивает!.. Куда я от него уйду?.. Бати появился не из-за секса, а из-за женитьбы… Хороша была бы я, выйдя за него замуж!.. Да он издевался бы надо мной день и ночь! Впрочем, о чем это я?.. Он и не собирался на мне жениться! Я, как дура, как овца, поверила, поддалась, купилась на обман…» — думала Нана.

Зато когда у Ладо не было кайфа, он угрюмо валялся дома и ни с кем не виделся. Не раз признавался, что в трезвом состоянии с женщинами никогда не встречался и, по большому счету, считает половое сношение животным актом, унижающим человеческого достоинство, потому трезвым на такое никогда не пойдет.

«У него эти мысли наверняка от бородатого Зуры… — размышляла Нана. — Этот Зура — странный тип. Отличается от других приятелей Ладо: не принимает наркотиков, не курит, не пьет и, по словам Ладо, пишет какую-то историю про бесов и шаманов». Как-то в городе они с Ладо столкнулись с Зурой и его приятелями. Все в сванских шапочках, с курчавыми бородами… Постояли пару минут. Разговоры серьезные, тихие, с намеками, недомолвками: о свободе, иге, давлении, о конце империи, о будущем расцвете.

На прощание друзья Зуры окинули Нану пытливыми взглядами, от которых ей стало не по себе: в них не было обычной мужской похоти, столь известной ей с детства (когда глаза мужчин оловянно-болванны), но было нечто большее, что-то даже угрожающее. Так молодой принц смотрит на наложниц своего престарелого царя-отца — подождите, доберусь и до вас, когда стану хозяином!

Так Нана лежала в полудреме. Читать не могла… Вспоминались уморительные глупости Ладо, когда он ругал женщин за их непонятность. Да как кипятился!.. Говорил, что мужчина прост и ясен, как молоток, а все женщины — разные: что нравится в постели одной, то отвратительно другой. Эту надо в постели ругать и бить по ягодицам, а другую ударь — и потеряешь навсегда. Эта без зеркала никуда, а та с зеркалом — ни в какую. Одну пороть до волдырей, другой — только касаться. Одна жаждет пинков и пота, другая — лепета и шепота. Для одной важен предсекс, для другой — сам секс, для третьей — постсекс. Эта из-за привычных поз умирает со скуки, другая терпеть не может новизны. Для этой главное ритм, для другой — алгоритм. Этой хорошо, если до шейки, а той — если в губки. Эта любит, чтоб сосочки кусались, а та — чтоб вертелись. И не дай Бог начать вертеть там, где надо кусать, и делать глубоко там, где надо мелко…

А как смешно Ладо рассказывал о том дне, когда он в первый раз ждал Нану к себе в гости!.. Это случилось летом, его семья была в Манглиси,[55]он пригласил ее и впал в настоящую панику, не зная, как все обставить. В подготовку входил поход в магазин за алкоголем, где он долго выбирал, что купить, чтобы не напиться самому прежде времени. В чем принять, что надеть?.. В домашнем — удобнее, легче снимать, но вдруг обидится? А наряжаться — потом раздеться не успеешь: еще убежит чего доброго, пока штаны снимать будешь… Освещение… Закрывать ставни?..

Скажет, наглый, уже все решил за меня. Не закрывать — испугается при свете, соседи увидят. Кто их, баб, разберет!..

Постепенно Нана задремала. Ей привиделся какой-то казенный кабинет. Письменные столы, стулья. Портреты, диаграммы, таблицы. Она сидит, кого-то ждет, порывается уйти, но непонятная тяжесть удерживает ее на стуле. Вот входят двое, оба в милицейской форме. Один — высокий, рослый, другой — низкий и толстый. Лиц нет, какие-то световые пятна. Вот пятна ближе, ближе… Рослый расстегивает ширинку и начинает вытаскивать член. Член пухнет, становится размером с термос, прозрачен, как стекло. Рослый молча указывает на ее губы. Она в панике сжимает их. Тогда он силой, за уши, притягивает ее голову и давит на скулы, а потом начинает запихивать ей в рот свой стеклянный член. Она в ужасе — вдруг сломается, разобьется?.. Рот будет изрезан осколками!.. Но рот раскрывается до ушей, как пасть у змеи. И начинает осторожно вбирать в себя холодное стекло. Вдруг она замечает, что низенький толстяк снимает все это на видеокамеру. Она мычит, мотая головой, вырывается. Тогда толстяк стаскивает с себя милицейский китель и набрасывают ей на голову. В потном мраке она замирает, как птица…

Нана в возбуждении очнулась от сна. Влажная промежность. Соски напряглись. Пересохло в горле. Она включила ночник, легла так, чтобы видеть себя в зеркале. И рука начала привычно тереть и мять ложбинку между ног. В ушах звучали низкие, томные голоса. Руки шарят, трогают, лезут всюду. А голоса шепчут бесстыдства, от которых сочится похоть и голова закидывается в истоме… В зеркале она видела свое лицо: ноздри раздуты, губы полуоткрыты, глаза остекленели от неги, а щеки, вначале словно смятые, теперь разглажены…

Обвал оргазма совпал с грохотом палки о горшок — тетка требовала спустить ее «на ведро». Это вызвало у Наны спазм отвращения. Она выскочила из постели и кинулась в ванную. Нависла над раковиной. Дергала сухая икота.

Внутри все прыгало. Нана ушла к себе и заперлась, не отвечая матери.

Под утро позвонил Ладо.

— Ты где? Здесь? — сквозь сон обрадовалась она.

— Нет еще. В Краснодаре, на заправке, в автомате.

— О, Господи, что там тебе нужно?.. Плохо слышно — гудки, шум…

— Это машины. Тебя я хорошо слышу.

— Когда приедешь? — проснулась Нана окончательно.

— Скоро. Соскучилась?

— Очень. Я жду тебя, — сказала она, горестно думая, что времени скучать у нее не было — столько глупостей наделала!.. — У тебя все в порядке?

— Да, как будто. А у тебя?

— Тоже, — ответила она, хотя ее так и подмывало брякнуть, что до порядка далеко. Но этого делать не следовало.

— Я все время думаю о тебе. Хочу тебя видеть, — сказал Ладо. — Люблю… Не могу без тебя… Ты мне по ночам мерещишься.

— Я тоже, тоже, — зачастила Нана, невольно трогая себя за грудь, за влажный лобок.

— Дай без приключений до Тбилиси доехать. Парприз украли, менты погнались, всякие истории. Ну, меня ждут! Ни с кем не встречалась?

— Нет. Сижу и тебя жду, там все паутинкой заросло… — ответила она, краснея.

— Скоро будет твой паучок на месте… Смотри! Если с кем-нибудь встретишься — плохо тебе будет. Бог накажет…

— Это уж точно, — вздохнула Нана, подумав: «Уже наказал», и хотела добавить, что любит его и ждет, но Ладо отключился.

Когда Анзор сказал, что у обочины стоит капитан угрозыска и хорошо бы прихватить его с собой «для отмазки», Ладо принял это за шутку. Но Анзор добавил, что так будет безопаснее ехать, тем более, инспектор уже заметил их и не остановиться — хуже.

Капитан оказался человеком веселым и приветливым. Ладо был мало знаком с этой породой людей. «Обычный человек, как и мы», — думал он, украдкой погладывая на Пилию.

Гуга ехал молча, посматривая в зеркальце. Он тоже не вступал в разговор. Анзор и Пилия начали вспоминать каких-то людей и события. Ладо, поглазев на капитана, отвалился на спинку сиденья и стал перебирать в памяти последние сутки, за которые они проделали путь из Нальчика до Сочи.