– И твоей бабушки.

– У меня нет никакой бабушки, – резко обрывает он. – Ты сама ее слышала: мы разной крови.

Это воспоминание уязвляет Мэйвена. Он убыстряет шаг и быстро пересекает комнату, прежде чем вновь развернуться. Несмотря на внешнее спокойствие, в эту минуту он кажется безумцем. Нитка, на которой он подвешен, истончается. Я стараюсь не смотреть ему в глаза – они сверкают, горя обжигающим огнем.

– Что ты делаешь здесь? Надо сказать, мне не доставляло особого удовольствия над тобой глумиться, когда ты была моей пленницей.

Я пожимаю плечами, глядя в его бегающие глаза.

– Ты не мой пленник.

– Кэла или твой… – Мэйвен машет рукой. – Какая разница?

«Огромная». Я чувствую, что хмурюсь; знакомая печаль накатывает на меня изнутри. И он замечает ее под моим напускным равнодушием.

– О… – бормочет Мэйвен, останавливаясь в середине комнаты.

Он внимательно всматривается в меня, словно пытаясь заглянуть в душу. Как делала его мать. Но ему не нужно читать мои мысли, чтобы понять, о чем я думаю и что сделал Кэл.

– Значит, решение было принято.

– Лишь одно, – шепотом отвечаю я.

Мэйвен делает шаг вперед. Опасность здесь представляю я, а не он – и он старательно держится вне моей досягаемости.

– Дай-ка я угадаю. Вы, Красные, предоставили ему выбор? Тот же самый?

– Типа того.

Он кривит губы, оскаливаясь. Это не улыбка. Как бы там ни было, ему не нравится видеть мои мучения, физические или душевные.

– Он ведь не удивил тебя?

– Нет.

– Хорошо. Я ведь предупреждал. Кэл следует приказам. Он будет до самой смерти выполнять желания отца, – Мэйвен говорит это, как будто извиняясь – даже с некоторым сожалением. Ему жаль, что его брат стал таким. Не сомневаюсь, Кэл разделяет это чувство. – Он никогда не переменится. Ни ради тебя, ни ради кого-то еще.

Как и Мэйвен, я не нуждаюсь в оружии, чтобы ранить. Достаточно слов.

– Неправда, – говорю я, пристально глядя ему в глаза.

Он склоняет голову набок и цокает языком, словно разговаривает с непослушным ребенком.

– А я думал, ты уже усвоила этот урок, Мэра. Кто угодно может предать кого угодно. И он снова тебя предал…

Мэйвен дерзко делает шаг вперед. Я слышу, как он со свистом втягивает воздух сквозь зубы, словно пробует его на вкус.

– Ты никак не можешь признать, что он за человек? – спрашивает он.

Это звучит как мольба. Последняя просьба приговоренного к смерти.

Я вздергиваю подбородок, удерживая взгляд Мэйвена.

– Он не без изъяна, как и все мы.

Его рык отдается в моей груди.

– Он Серебряный король. Зверь и трус. Камень, который не сдвинется с места. Он не способен измениться.

«Неправда», – мысленно твержу я. Кэл доказывал это непрерывно, а особенно – несколько минут назад. Он сделал выбор, пусть даже за ним маячила Анабель. Честная зарплата, отмена призыва. Шаги, которые кажутся маленькими – но на самом деле они гигантские. «Сантиметры в обмен на мили».

– Он меняется, – говорю я спокойно. Дразню его. Мэйвен бледнеет, когда я заговариваю; он не в силах двинуться. – Медленно, но несомненно. Я это вижу. Проблески того, каким он мог бы стать. Кэл превращается в совершенно другого человека, – наконец я опускаю глаза, по мере того как личина начинает спадать с Мэйвена. – Впрочем, я не ожидаю, что ты поймешь.

Мэйвен в бешенстве скрипит зубами. Он слегка смутился.

– Почему?

– Потому что твои перемены не зависели от тебя.

Эти слова сродни лезвию бритвы. Он вздрагивает и быстро моргает.

– Спасибо за напоминание. Я так в нем нуждался.

Я готовлюсь вогнать в сердце Мэйвена последний клинок. И, быть может, заставить его хоть отчасти оценить то, чего он лишился. Хотя бы на мгновение.

– Ты знаешь, что Кэл искал человека, способного тебя исцелить? – спрашиваю я.

Мэйвен открывает и закрывает рот, подыскивая остроумный или хотя бы внятный ответ. Но ему удается лишь выдавить:

– Чт-то?

– Он попросил монфорского премьера найти новокровку, Непримиримого, вроде шепота. Достаточно сильного, чтобы исправить то, что натворила твоя мать.

Почти больно видеть в нем проблески, крошечные вспышки эмоций за пеленой гнева и неутолимого голода. Они рвутся на поверхность, но стена, воздвигнутая Эларой, их не пускает. Лицо Мэйвена становится спокойным, даже апатичным.

– Но таких людей не существует. И если бы даже они существовали, тебя невозможно изменить. Я поняла это уже давно, когда была твоей пленницей. Но твой брат… до сегодняшнего дня он не верил, что тебя уже нет. Пока не заглянул тебе в глаза.

Свергнутый король медленно садится в кресло напротив. Вытянув ноги, он приваливается к спинке. Конец стальной осанке. Он молча проводит рукой по волосам, перебирая черные кудри. Такие же, как у Кэла, как у их отца. Мэйвен смотрит в потолок, не в силах говорить. Я представляю себе зыбучие пески, откуда он пытается вырваться. Он борется с извращенной природой, которую взрастила в нем мать. Тщетно. Его лицо вновь становится каменным, глаза сужаются и холодеют. Он делает все возможное, чтобы игнорировать чувства, которые стучатся в сердце.

– Невозможно собрать головоломку, у которой недостает кусочков, или склеить разбитое стекло, – произношу я, словно обращаясь к самой себе. Повторяя то, что Джулиан сказал мне несколько недель назад.

Мэйвен выпрямляется. Одной рукой он обхватывает запястье – в том месте, где раньше был браслет. Без него он беспомощен, бессилен. Не нужна даже помощь Арвенов.

– Сенра и Айрис утопят вас всех, – шипит он. – По крайней мере, я умру раньше, чем попаду к ним в руки.

– Какое утешение.

– Я бы не хотел видеть, как ты умираешь.

Эти слова бесстрастны. В них нет угрозы, лишь неприятная и неприкрытая правда.

– А ты порадуешься, глядя на меня?

По крайней мере, я тоже могу ответить правдиво.

– Отчасти – да.

– А в остальном?

– Нет, – тихо отвечаю я. – Удовольствия я не получу.

Он улыбается.

– Меня устраивает. Это гораздо лучше, чем то, что я заслуживаю.

– А чего заслуживаю я, Мэйвен?

– Большего, чем мы дали тебе.

Дверь распахивается, прежде чем я успеваю уточнить, что он имеет в виду. Я поднимаюсь, ожидая увидеть стражей, которые пришли выгнать меня, раз я больше не член коалиции. Но вместо этого вижу Фарли и Дэвидсона. Фарли смотрит на Мэйвена пламеннее, чем Кэл, – такое ощущение, что она сдерет с него шкуру прямо сейчас.