Сердясь на себя за глупую самонадеянность, Сфолк углубился в изучение У-характеристик «Высокого замка». Раньше тот вполне успешно скрывал их, но, получив повреждения после первого прыжка, уже не мог утаить место своего назначения. Брокл направлялся к одной из планетарных систем, увлекаемых в Лейденскую воронку.

– Брось, – сказал Пенни Роял. – Ты усвоил урок.

– Урок? – щелкнул Сфолк.

– Да, урок, – ответил Пенни Роял. – Теперь иди и уничтожь остальные корабли, только на сей раз без глупых игр.

Нам осталось пройти всего несколько километров – до перевала, обогнуть зазубренный пик и спуститься вниз, к россыпи кратеров, один из которых облюбовал Пенни Роял. Мы шагали в ночи, но ночь эта становилась чем глубже, тем светлее. Зарево над горизонтом лишь обозначало позицию Лейденской воронки, которую летом отсюда видно не было. Всё больше спрутоножек вылезало из своих укрытий, их дротики, как редкие градины, постукивали по нашим скафандрам. А мне время от времени мерещилось, что это обломки бились о корпус моего корабля, сражавшегося там, в ночных небесах…

Государственные войска потеряли здесь более тридцати процентов численности, в то время как прадорский флот лишился только нескольких судов. Как корабельный разум, я оказался в замешательстве, услышав собственные слова: «Ты была права, Сепия», потом воспоминания отступили, и я пришел в себя.

– В чем именно? – спросила она.

– Государство понимало, что ему здесь не победить. Оно наверняка приняло вызов, явившись спасать угодивших в ловушку солдат только для того, чтобы причинить вред прадорам. Мы потеряли больше трети кораблей, а прадоры – несколько дредноутов. Однако мы могли возместить потери в считаные дни – усилиями заводов вроде Цеха Сто один, а создание дредноута отнимало у прадоров много недель.

Как Пенни Роял, я ясно видел всю кошмарную схему, но не мог приглушить собственную реакцию на крики погибавших кораблей, моих собратьев, и их экипажей. Я стонал, сражаясь, и тут последовал приказ об отступлении.

– Но не для тебя, – произнес ИИ «Разящего кинжала».

Всё произошло быстро, как бывает у ИИ. Заход для атаки обернулся конвейерной лентой разрушений, государственные истребители и ударные корабли взрывались и горели вокруг меня. Сам космос, казалось, вопил от боли. Наконец штука, которую нам поручили, здоровенная глыбина, отштампованная на поверхности Нептуна, оснащенная тройным ПЗУ и одноразовым термоядерным двигателем, получила свой шанс. Когда мы подошли достаточно близко к дредноуту, наш «валун» запустил двигатель, ускоряясь до тысяч g. Это был ответ Государства прадорской броне из редких сплавов: особый бронебойный снаряд. Но какой ценой его доставили по назначению…

Я плакал, выбираясь из круговерти обломков – всего, что осталось от моих товарищей-кораблей, а мое внутреннее Темное Дитя становилось сильнее, отвергая всё это. Человеческий экипаж сидел в противоперегрузочных креслах, цепляясь за выживание, скафандры отвердели, оберегая тела, но сохранить людям сознание им не удалось. Снаряд врезался в нашу цель – прадорский дредноут действительно пробил считавшуюся несокрушимой оболочку, и встроенное ПЗУ взорвалось внутри. Корабль на миг раздулся, точно воздушный шар, потом из бойниц и прочих отверстий выплеснулся огонь, и погибший дредноут съежился, вернувшись к прежним размерам. А я, включив поврежденную «хамелеонку», резко затормозил, чтобы укрыться за похожим сейчас на вулкан планетоидом, раскаленным и бурлившим от случайных попаданий.

Не для тебя…

Основная часть государственной флотилии находилась теперь в считаных световых минутах от меня, только между нами стояли корабли прадоров.

– Вот твои приказы, – сказал «Разящий кинжал» сквозь шипение статических помех.

Выбора нет – приказам нельзя не повиноваться. Они тоже ужасающи, но они должны быть исполнены уже через минуту. Бой должен быть завершен. Быстро оценив собственные ресурсы, я отмечаю некоторые перемены. Нано- и микроботы на борту, чьи зоны ответственности были строго распределены, подверглись небольшому перепрограммированию: ограничение на размножение оказалось снято, и боты получили доступ к материалам, при помощи которых могли создавать себе подобных. Те же нано- и микроботы меняют и роботов покрупнее, собирая своих больших собратьев расширенными наборами инструментов. А запасные мемохранилища этих роботов использует мое Темное Дитя, пряча там свои самые мятежные мысли.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, только не человеческими словами.

– Мы делаем так, чтобы нас не получилось извлечь из тела корабля, – отвечает тьма, и я не могу с ней спорить, ведь она заботится о нашем выживании.

Но человеческий экипаж?

– У меня есть ответ, – говорит мое Темное Дитя.

Мы должны отправиться к планете Панархия. Избегая всех прадорских судов, я должен добраться до определенного места. Чтобы попасть туда, не сталкиваясь с прадорскими кораблями, потребуются такие ускорения и изменения курса, каких не выдержать ни одному человеку. Знание вопит во мне. Неправильно настроенные эмоции слишком сильны. Меж тем один из людей уже очнулся, отстегнул ремни безопасности и теперь посылает через форс запрос о нашем положении. Я должен действовать.

Наращивая скорость, я, поколебавшись, говорю своему дитяти:

– Начни с женщины.

Потому что мне слишком тяжело сделать это самому.

А дитя охотно инициирует нано- и микроботов в рубке, которые суетятся так, что металл сверкает, а от стен тянется дымок. Механизмы, с вызывающей беспокойство предусмотрительностью собравшиеся в основном вокруг противоперегрузочных кресел, начинают преобразовывать материю. Они запускают наноскопические усики в скафандр женщины, а потом через рот проникают в бесчувственное, одурманенное тело. Они подсоединяются с изнанки к ее форсу, оттуда перебираются в разум, быстро и губительно выкачивают всё, чем она была, в процессе становясь толще, превращаясь в червей, а потом и в змей из метаматерии. Я спасаю людей… хотя сейчас определить это «я» затруднительно. Но я также и убиваю их, и, несмотря на то что полученные мной приказы все равно неизбежно привели бы к их смерти, я не могу избавиться от чувства вины, и боли… и горя.

Открывает глаза второй мужчина. Поворачивает голову, видит, что происходит. И реагирует быстро, связываясь через форс со своими находящимися в сознании товарищами.

– Он свихнулся! – кричит человек, выбрасываясь из кресла.

Усики нановолокон, роста которых я не заметил, тянутся за ним, но лопаются и пропадают.

Второй мужчина, добравшийся уже до коридора, оборачивается.

– Какого черта тут происходит? – спрашивает голем Далин.

Голем может стать проблемой. Моя истинная сущность знает это, а Темное Дитя понимает тем более. Созвучие мыслей сближает нас, и я реагирую вместе с ним, и на миг мы становимся единым целым. Ускорение вырастает уже настолько, что внутренняя гравитация не может больше его компенсировать. Первый мужчина, пошатнувшись, ударяется о запертый стеллаж, рвет дверцу и вытаскивает импульсную винтовку. Я включаю боковые рулевые движки на полную и вырубаю гравитацию, так что человек врезается в противоположную стену рубки. Он оглушен. Второй мужчина в коридоре влип в определенную точку высоко на стене, где уже собираются мелкие механизмы, как будто мое дитя спрогнозировало это… как будто я спрогнозировал это. Стена тянется к нему, обволокивает, проникает в плоть, он кричит, но сейчас уже не до щепетильности. Тем временем я и мое дитя добавляем кое-что к приказам «Разящего кинжала» и пересылаем их голему Далин. Та пошатывается под грузом ужаса, потом атакующие вирусы вторгаются в ее разум, и голем падает.