Зернов уже не обращался ко мне. Он просто размышлял вслух, открывая нам процесс рождения гипотезы.

– Вероятность вероятностью, но должен же быть какой-то критерий. Иначе производство свелось бы к хаосу и бессмыслице. Какой же критерий позволит достичь оптимума? Пожалуй, расход продуктов. Как раз это величина, легко поддающаяся учету. И очень точному учету. А учет отпадает, потому что расход продуктов – постоянная величина. Абсолютная нелепость. Переменная величина стала стабильной. Искусственно стабилизированной.

Мы слушали буквально разинув рты. Два давно остывших бифштекса были прочно забыты. Зернов выводил теорию гигантского замысла пришельцев, теорию неограниченной мощности завода, искусственно ограниченной невежественными захватчиками.

– Прирост населения, смертность, какие-то катаклизмы изменяют этот критерий, – задумчиво продолжал он. – Я бы не взялся экстраполировать в будущее график расхода пищевых продуктов у нас на Земле: слишком много побочных факторов, которых не учтешь. Но эту величину можно измерить на какой-то определенный день. Измерить и ввести в «память» кибернетического мозга завода. Изменится программа – изменится и режим работы. «Облака» моделировали жизнь Города по земным образцам. Они должны были учесть, что его население будет расти с каждым годом. Первоначальной мощности завода не хватило бы уже через год. Я не допускаю, что технология была ошибочной.

Я рискнул вставить свое замечание:

– Я давно подозревал, что мощность завода искусственно ограничена. Она постоянна уже десять лет. Значит, смертность в Городе выше рождаемости.

– Конечно. Таким образом и поддерживается уже известный тебе статус-кво. Хозяева Города безумно боятся, что неведомый для них завод может встать. Отсюда и переполненные бараки Майн-Сити, и попустительство «диким», и запасы Си-центра. А все это ни к чему. Завод создан для того, чтобы люди ели. Досыта, до отвала, не ведая забот о хлебе насущном. Собственно, это и не завод. Это непрерывно увеличивающийся континуум с неограниченной мощностью, самоорганизующееся производство, способное видоизменяться и совершенствоваться в зависимости от условий и требований. Помните евангельскую легенду?

И в воздухе рядом с бифштексами повисло блюдо с пятью булками и двумя живыми, еще трепещущими золотистыми карасями.

– Вот так и без Божьей помощи можно накормить даже не тысячи, а миллионы людей.

– Только они есть не будут, – сказал Мартин, откусив и тотчас же выплюнув кусочек бифштекса.

– Почему? – удивился я.

– Пробка. Факир из тебя неважный.

– Неудача начинающего материализатора, – усмехнулся Зернов. – Ограничился внешним видом, запахом и забыл о вкусе. Самое трудное, между прочим, представить вкус.

– Попробую.

– Не надо, – взмолился Мартин. – Поджарьте лучше рыбок, мальчики.

– Я ему сейчас шашлык сотворю, – сказал я и театральным жестом убрал висевшие в воздухе тарелки.

Затем мысленно представил себе кусочки сочной, прожаренной баранины, мысленно же ощутил ее запах, еще кровяной вкус, чуть-чуть кисловатый от уксуса, насадил куски почему-то не на шампур, а на шпагу Бонвиля – Монжюссо, утроил шпаги и воочию увидал их в действительности. Весь процесс длился не более минуты.

Мартин боязливо откусил кусок мяса, не снимая его со шпаги, пожевал, причмокнул и улыбнулся. У меня отлегло от сердца.

– Завтрак на бастионе Сен-Жерве, – сказал Зернов, принимая от меня другую шпагу, пронзившую нежнейшие куски мяса. – Д’Артаньян рассказывает о своих приключениях.

– Д’Артаньяну рассказывать нечего, кроме одной встречи, пожалуй…

Слушатели насторожились.

– Третья встреча, – сказал Зернов. Он уже все понял.

– Будет и четвертая, – прибавил я. – На прощанье. В общем, миссию нашу считают законченной.

Пришлось объяснить все Мартину, потому что он не был Зерновым.

– Все встретимся? – спросил он.

– Вероятно. Не спрашивай где – не знаю. Мешать ничему они не будут. По-моему, это главное.

– Главное – выбраться, – вздохнул Мартин.

Он был прав. После встречи со связным наших хозяев нас уже ничто не удерживало на заводе. Самое существенное мы уже знали. Но меня интересовали детали. Объяснил ли себе Зернов все нами увиденное, или многое осталось для него такой же загадкой, как и для нас. Прыгающие «мешки», золотое пятно, цветные струи коммуникаций, параболы этикеток и консервных банок, прыжки пола и удары силовых полей… Что все это значило, чему служило, откуда возникало и куда исчезало – таких вопросов я мог бы задать десятки. Вероятно, у Зернова есть какое-то объяснение или гипотеза. Пусть съест шашлык, «распылит» шпагу-шампур и поделится наверняка уже разгаданными тайнами.

Все это я ему и выложил.

– Что тебе особенно непонятно? – спросил он. – По-моему, многое уже выяснилось по пути.

– Для тебя. Мне хочется детализировать. Скажем, начиная с «Генисаретского озера».

– Плазма в магнитной ловушке. Я уже говорил.

– Для чего?

– Я могу только предполагать. Вероятно, это «печь». Плазменный реактор. Плазма может служить каким-то целям и при сравнительно низких температурах, порядка десятков тысяч градусов. Химический синтез в такой струе легко поддается управлению. А магнитное поле нечто вроде сосуда для таких реакций. Его давление может достигать оптимальных вариантов. Возможно, именно оно и образовало пленку, по которой мы прошли, яко посуху.

– Значит, все-таки синтез? – закинул я удочку.

Он поймался.

– Вероятно. Даже на Земле химический синтез давно не новинка. Синтетические жиры производились в Германии уже в сороковые годы. Существует микробиологический способ получения белков из углеводородов нефти. Не решена только проблема синтеза углеводов, но это – вопрос времени.

– А почему мы переносим нашу научную методологию на их процессы? – спросил я. – Может быть, у них все иначе?

– Конечно, иначе. Но общие, единые для Вселенной принципы неизменны и на Земле, и на какой-нибудь альфа Эридана. Периодическая система элементов может быть записана по-разному, но смысл ее от этого не изменится. Технология синтеза у «облаков» наверняка иная, но сущность его та же, что и у нас.

– Ладно, с синтезом ясно. Истоки – в плазме. А дальше?

– Что – дальше?

– Кисель, – сказал Мартин. – Или желе. Почему оно красное, малиновое или пунцовое? Все оттенки сурика или кармина.

– Опять только предположение, – вздохнул Зернов. – Красный цвет в той или иной концентрации присутствует в каждом цехе. То дымок, то кисель, то каша. Верно. Думаю, это катализатор, ускоряющий производственные процессы. Кстати, и при моделировании земных объектов они применяли тот же красный кисель, только степень его концентрации зависела от задачи.