сила. Как я ее использую? Весь Уолдик мог бы я обратить с ее помощью, дайте только срок. (Пауза.) Но он дал мне специальное задание. И все же… (Улыбка. Сеть не покрывает его лица.) Что, если он божественен? Сыновья, зачинающие своих отцов? Вполне может статься. Вспоминаю миф о Рае. Я знаю, что эта схожая со змием рукавица может свидетельствовать о Запретном. (Пожимает плечами.) Но добро, которое можно с ней сделать… Нет! Это ловушка! Но я мог бы втемяшить им слова… И я так и сделаю! «Хоть и зияет жерло Ада», как говорит Врамин.

Но когда он поворачивается, сверху опускается смерч, высасывает у него изо рта все слова, бросает его в широкий, пустой, холодный колодец.

Позади сражаются тени, широко разевает рот Уолдик, но Мадрак уже вне досягаемости, ибо Принц отозвал его домой.

Громодавы

…Но Вэйким Странник обулся и поднимается теперь над землей, стоит, смеясь, в воздухе. С каждым его шагом из храма доносится гул, смешивающийся снаружи с громом. Воины и богомольцы склонились в низком поклоне.

Вэйким взбегает по стене и останавливается на потолке.

За спиной у Врамина появляется зеленая дверь.

Вэйким спускается и шагает в нее.

Следом за ним Врамин.

– Слава! – считает один из жрецов.

Но одурманенный наркотиками копейщик оборачивается и приканчивает его.

Однажды, через много-много лет после их чудесного отбытия, целая галактика могущественных воинов отправится на Поиск Святых Башмаков.

А тем временем алтарь пуст, идет себе закатный ливень.

По ту сторону добра и жезла

Стоят они все в Цитадели Марачека и прокручивают в обратную сторону все, что с ними произошло.

– Башмаки у меня, – говорит Вэйким. – Ты можешь забрать их в обмен на мое имя.

– А у меня рукавица, – говорит Мадрак, отворачивая лицо.

– …А у меня жезл, – говорит Гор, когда падает он у него из руки.

– Тебе не пронзить меня им, – говорит Принц, – ибо сделан он не из материи или чего-либо иного, что мог бы ты контролировать – рукой или умом.

И закрыт ум Принца для внутреннего ока Гора.

Гор шагает вперед, и левая нога его длиннее правой, но это только помогает ему удерживать равновесие на наклонном теперь полу; за спиной у Принца пылает, как солнце, окно, золотым и текучим стал Стальной Генерал; Врамин горит, как свеча, а Мадрак превращается в толстого болванчика, раскачивающегося, как раскидай на резиновой нити; стены ворчат и пульсируют в четком ритме в такт музыке, доносящейся из чересполосицы спектра на полу в конце туннеля, который начинается от окна и лежит пылающим медом тигровой шкуры на жезле, ставшем вдруг чем-то чудовищным и слишком истонченным, чтобы увидеть его в вечности башни Цитадели Марачека в центре Срединных Миров, где пробудил Принц свою улыбку.

Еще один шаг делает Гор, и тело его становится проницаемым и прозрачным для его чувств, и все, что происходит в нем, сразу становится видимым – и пугающим.

И Луна, словно джинн, выходит

из черной, как негр, лампы ночи,

и спешит ко мне по дороге

моего взгляда.

Убирает она ковер дней,

по которому хаживал я,

и по пещерам небес

идем мы, —

говорит голос, причудливо похожий и не похожий на голос Врамина.

И Гор поднимает руку на Принца.

Но уже сжимает тот его запястье обжигающей хваткой.

И поднимает Гор на Принца другую руку.

Но уже сжимает тот его запястье леденящей хваткой.

И поднимает он другую свою руку, и бьет ее ток.

И поднимает он другую свою руку, и чернеет она и отмирает.

И поднимает он еще сотню рук, и обращаются они в змей, и набрасываются друг на друга, и, конечно, шепчет он:

– Что случилось?

– Мир, – отвечает Принц, – в который я перенес нас.

– Нечестно выбирать для схватки, – говорит Гор, – мир, слишком похожий на один из известных мне, и при этом чуть измененный, но страшно искаженный.

И слова его – всех цветов Блиса, округлые – капают.

– А с твоей стороны – порядочно разве желать мне смерти?

– Мне было поручено убить тебя, да и сам я этого желаю.

– Ну так ты потерпел неудачу, – говорит Принц, понуждая Гора встать на колени посреди Млечного Пути, который становится прозрачным пищеварительным трактом, сотрясаемым судорожной перистальтикой.

Запах невыносим.

– Нет! – шепчет Гор.

– Да, брат. Ты побежден. Ты не можешь уничтожить меня. Я взял над тобой верх. Пора перестать, пора уйти в отставку, пора вернуться домой.

– Только когда я достигну своей цели.

Звезды, как язвы, пылают у него в потрохах, и Гор устремляет все силы своего тела против калейдоскопа, каковой – Принц. Принц падает на одно колено, но с его коленопреклонением возглашают приветственные осанны бесчисленные собакомордые цветы, что расцветают у него на челе, как пот, и сливаются в стеклянную маску, которая трещит и выпускает на волю ливень молний. Гор тянет руки к девятнадцати лунам, и их пожирают змеи, его пальцы; а кто взывает, о боже, как не совесть, его отец, восседающий со своей птичьей головой на небесном троне и проливающий кровавые слезы? Отставка? Никогда! Домой? Разносится красный смех, когда наносит он удар чему-то с лицом его брата.

– Сдайся и умри!

Потом отброшен…

…далече…

где время – прах

и дни – лилии без счета…

а ночь – пурпурный василиск, именем которому – отвергнутое забвение…

Он становится бесконечно уходящим вверх деревом, его срубают, и оно падает – вечно.

В конце вечности лежит он на спине и смотрит вверх на Принца-Который-Ему-Брат, тот стоит над ним во весь рост и держит его глазами в заточении.

– А теперь ты можешь уйти, брат, ибо в честной борьбе победил я тебя, – приходят зеленые слова.

И склоняет Гор голову, и исчезает этот мир, и появляется мир прежний.

– Брат, я хочу, чтобы ты убил меня, – говорит он и кашляет, и саднят его синяки.

– Я не могу.

– Не посылай меня назад после такого разгрома.

– А что еще могу я сделать?

– Даруй мне хоть каплю милосердия. Не знаю как.

– Тогда выслушай меня и отправляйся с почетом. Знай, что я убил бы твоего отца, но пощажу его ради тебя, если поможет он мне, когда придет время.

– Какое время?

– Решать об этом ему.

– Не понимаю.

– Ну конечно… Просто передай ему это послание.

– …