Немного успокоенный, но по-прежнему недовольный, мистер Белл, чтобы убаюкать угрызения совести, поскольку он тоже подумывал, что в поступке мистера Хейла была толика донкихотства, проворчал:

— Да! А вы не знаете Милтона. Он совсем не похож на Хелстон! Я не был в Хелстоне уже много лет, но ручаюсь, он все еще стоит на месте… каждая палка и каждый камень… что и в прошлом веке, не то что Милтон! Я езжу туда каждые четыре-пять лет… я родился там… и все же уверяю вас, я часто теряюсь… среди множества складов, что построены на месте фруктового сада моего отца. Расстанемся здесь? Что ж, доброй ночи, сэр. Я полагаю, завтра утром мы увидимся на Харли-стрит.

Где те звуки, что нас бодрили,

Когда мы были молодыми?

Последний отзвук уж исчез,

И тех, кто слушал, больше нет.

Позвольте мне закрыть глаза и помечтать.

Уолтер Сэвидж Лэндор.

Последний фрукт со старого дерева

Мысль посетить Хелстон возникла у мистера Белла после разговора с мистером Ленноксом, и всю ночь она не давала ему покоя даже во сне. Он снова стал младшим преподавателем в колледже, в котором теперь был профессором. У него снова были длинные каникулы, и он проводил их со своим недавно женившимся другом — гордым мужем и счастливым викарием Хелстона. Они совершали невероятные прыжки через журчащие ручьи, отчего казалось, что парят в воздухе целый день. Времени и пространства не существовало, хотя все вокруг выглядело совсем как настоящее. Каждое событие измерялось движением души. Деревья были великолепны в своем осеннем одеянии, теплый аромат цветов и трав сладко одурманивал… молодая жена занималась домом, досадуя на слишком скромный достаток и гордясь своим красивым и любящим мужем. Сон был так похож на явь, что, когда мистер Белл проснулся, его настоящая жизнь показалась ему сном. Где он находится? В тесной, прекрасно обставленной комнате лондонского отеля! Где те, что говорили с ним, двигались рядом с ним, дотрагивались до него всего мгновение назад? Мертвы! Погребены! Потеряны навек, навсегда, пока суждено существовать земле. Он уже старик, который совсем недавно еще был полон сил. Невыносимо думать о том, что в этой жизни он остался совершенно одиноким. Мистер Белл поспешно поднялся, стараясь забыть о том, что уже никогда не повторится, и поторопился одеться к завтраку на Харли-стрит.

Он не мог уследить за всеми юридическими тонкостями, от которых глаза Маргарет расширялись, а губы бледнели по мере того, как по воле судьбы самые незначительные факты, которые помогли бы оправдать Фредерика, один за другим превращались в ничто. Даже хорошо поставленный, профессиональный голос мистера Леннокса смягчился, когда он сообщил своей клиентке, что последняя надежда угасла. Нельзя сказать, что Маргарет совершенно об этом не догадывалась. Но история, полная все новых и новых разочарований, преподносилась с такой безжалостной точностью, лишая всех надежд, что несчастная девушка просто не выдержала и расплакалась. Мистер Леннокс перестал читать.

— Мне лучше не продолжать, — сказал он встревоженно. — С моей стороны было глупо это предлагать. Лейтенант Хейл… — Даже это упоминание воинского звания, которого его так жестоко лишили, было для Маргарет утешением. — Лейтенант Хейл сейчас счастлив, более уверен в своем счастливом будущем, чем когда он служил на флоте, и, без сомнения, принял родину жены как свою собственную.

— Так и есть, — ответила Маргарет. — С моей стороны слишком эгоистично сожалеть об этом, — она попыталась улыбнуться, — и все же он потерян для меня, и я так одинока.

Мистер Леннокс вернулся к своим бумагам. Мистер Белл прочистил нос, но тоже хранил молчание. И Маргарет через минуту-другую, по всей видимости, пришла в себя. Она очень вежливо поблагодарила мистера Леннокса за его труды, поскольку поняла, что из-за ее слез он мог вообразить, будто причинил ей лишнюю боль. И все же это была боль, без которой она себя не представляла.

Мистер Белл подошел к ней попрощаться.

— Маргарет! — сказал он, теребя в руках перчатки. — Я завтра собираюсь поехать в Хелстон, взглянуть на старые места. Вы бы не хотели поехать со мной? Или это причинит вам много боли? Скажите, не бойтесь.

— О мистер Белл, — произнесла Маргарет, не в силах продолжить.

Она взяла его старую подагрическую руку и поцеловала ее.

— Ну хватит, хватит. Достаточно, — сказал он, краснея от неловкости. — Я полагаю, ваша тетя Шоу доверяет мне. Мы отправимся завтра утром и, думаю, будем там около двух часов. Мы перекусим и закажем обед в маленькой гостинице… «Леннард Армз», как обычно бывало… а сами пойдем и нагуляем аппетит в лесу. Вы это выдержите, Маргарет? Я знаю, это будет испытанием для нас обоих, но, по крайней мере, для меня это будет удовольствием. И там мы пообедаем… это будет всего лишь оленина, если мы сможем ее достать… затем я немного вздремну, а вы тем временем сходите и проведаете старых друзей. Я доставлю вас в целости и сохранности, но, чтобы исключить железнодорожные случайности, я застрахую вашу жизнь на тысячу фунтов перед поездкой и тем самым успокою ваших родственников. Но так или иначе, я верну вас миссис Шоу к ланчу в пятницу. Итак, если вы скажете «да», я поднимусь наверх и сообщу ей об этом.

— Я даже не могу выразить, насколько мне нравится эта идея, — ответила Маргарет сквозь слезы.

— Ну, раз так, докажите вашу благодарность и приберегите ваши слезы на следующие два дня. Иначе я буду чувствовать себя неважно из-за потоков слез, а я этого не люблю.

— Я не пролью ни слезинки, — ответила Маргарет, моргая, чтобы стряхнуть слезы с ресниц, и попыталась улыбнуться.

— Вот и умница. Тогда мы поднимемся наверх и все уладим.

Маргарет дрожала от нетерпения, пока мистер Белл обсуждал свой план с тетей Шоу, которая поначалу была удивлена, потом нерешительна и озадачена и в конце концов уступила больше напору мистера Белла, чем своему собственному убеждению. Она не могла решить для себя, правильно это или нет, прилично или неприлично, пока не получила достаточно заверений в безопасном возвращении Маргарет и благоприятном исходе задуманного, но, придя к решению, сказала, что была уверена в добрых намерениях мистера Белла и что она сама желает, чтобы Маргарет сменила обстановку после всего, что ей пришлось пережить.

В те далекие, счастливые дни

Я вновь осмелюсь заглянуть,

Друзей ушедших не вернуть,

Как далеко теперь они.

Навеки дружбой с ними связан,

Я счастье нахожу лишь в том,

Что проведу остаток дней,

Душою крепко к ним привязан.

Йохан Людвиг Уланд. Переправа

Маргарет была готова задолго до назначенного часа, у нее было достаточно времени, чтобы тихо, втайне от всех поплакать, когда же кто-то находился рядом, она радостно улыбалась. Маргарет тревожилась, как бы они не опоздали на поезд. Но нет! Они прибыли вовремя, и она наконец вздохнула свободно и почувствовала себя совершенно счастливой, сидя в вагоне напротив мистера Белла и увлеченно рассматривая пробегающие мимо знакомые станции. Старые провинциальные южные городки и деревушки спали в лучах теплого солнца, которое окрасило в ярко-красный цвет их черепичные крыши, так отличавшиеся от холодных шиферных крыш севера. Стаи голубей парили над этими заостренными, причудливыми фронтонами, медленно садились то там, то здесь, ерошили свои мягкие блестящие перья, подставляя каждое перышко приятному теплу. На станциях было мало людей, и казалось, что они слишком ленивы, чтобы путешествовать. Не было ни суеты, ни суматохи, к которым Маргарет привыкла во время своих двух путешествий по Лондонской и Северо-Западной веткам. Позднее в этом же году эту железнодорожную линию наводнят богатые искатели удовольствий, но торговцев, постоянно снующих по своим делам, будет значительно меньше, чем на северных направлениях. Здесь почти на каждой станции стояли, засунув руки в карманы, один-два праздных наблюдателя, настолько увлеченных созерцанием, что путешественники гадали, что они будут делать, когда поезд уйдет. Разве что разглядывать опустевшие рельсы, несколько сараев, одно-два дальних поля. Горячий воздух дрожал над покоем золотых полей, фермы одна за другой оставались позади, напоминая Маргарет немецкие идиллии из «Германа и Доротеи»[57]и «Эванджелины».[58]Но и от этой иллюзии она очнулась. Настало время сойти с поезда, чтобы добраться до Хелстона. И теперь острые чувства сжимали ее сердце, боль это была или удовольствие, она едва ли могла сказать. Каждая миля вызывала у нее воспоминания, от которых она не отказалась бы ни за что на свете, но каждое воспоминание заставляло ее оплакивать «те дни, что больше не вернутся» с невыразимой тоской. Последний раз она видела эти места, когда уезжала с отцом и матерью: и день, и время года навевали тоску, в ней самой не осталось надежды, но тогда рядом с ней были родители. Теперь она одна, сирота, а они покинули ее, исчезли с лица земли. Ей было больно видеть хелстонскую дорогу, залитую солнечным светом: каждый поворот, каждое знакомое дерево сохранили летнюю красоту прежних лет. Природа не изменилась — она осталась вечно молодой.