— Да… я забыла. Ступайте вниз и позовите ко мне миссис Рэй. Если она в гостиной, подойдите к двери и спросите, можно ли сказать ей несколько слов. Когда она выйдет, передайте мою просьбу. Все запомнили?

— Да, мэм.

— Прекрасно.

Мисс Парадайн сидела, не поворачивая головы и не глядя на Полли. Никогда еще ее сознание не было столь ясным, а воля, подкрепляемая ледяным гневом, до такой степени непреклонной. Никто в жизни не разговаривал с мисс Парадайн так, как Элиот. И никогда она не ощущала такой решимости и внутренней силы.

Когда дверь открылась и вошла Филида, мисс Парадайн обернулась к приемной дочери с радушной улыбкой:

— Дорогая, я тебя не отвлекла?

— Нет, тетя Грейс, — тихо и взволнованно ответила Филида. Она казалась испуганной.

Грейс Парадайн быстро спросила:

— Что случилось, Фил? Он тебя огорчил?

— Нет.

— А по-моему, да. Вот о чем я хотела с тобой поговорить, милая. Так продолжаться не может. Ты изнервничалась, да и все мы. Честное слово, нам и без того хватает забот. — Она достала из-за манжеты платочек и прикоснулась к глазам. Рука слегка дрожала.

Филида начала:

— Пожалуйста, тетя Грейс…

Рука опустилась и легла поверх другой, продолжая сжимать платочек.

— Прости, дорогая… я пережила сильное потрясение. И не думала, что даже Элиот Рэй способен выбрать такую минуту, чтобы усилить мою боль.

Филида молчала. А что она могла сказать? Она стояла, глядя на тетю Грейс, как смотрят на что-нибудь во сне — на нечто ненастоящее.

Грейс Парадайн встала и подошла к ней.

— Я бы перенесла оскорбительное поведение Рэя, если бы оно затрагивало только меня, но я не вправе позволить тебе терпеть нападки — и не позволю. Я попросила его уехать — исключительно ради твоего блага, милая, но он сказал, что является гостем Марка, а не моим. Я, несомненно, побеседую с Марком, однако сначала решила поговорить с тобой. Не думай, будто я что-то делаю за твоей спиной.

Филида задрожала. Если видишь сон, можно проснуться. Если это явь, приходится терпеть.

— Пожалуйста, тетя Грейс… не надо так.

— Что ты имеешь в виду, Фил?

Филида отвела взгляд:

— Вы не правы. Я так думаю. Зачем вы это сделали?

Если бы она смотрела на Грейс Парадайн, то заметила бы, как у той вспыхнули глаза, а щеки слегка порозовели. Мисс Парадайн вознамерилась драться и победить. Она ощутила жар, который всегда охватывает бойцов перед схваткой, но заговорила очень ласково:

— Фил, детка, что ты имеешь в виду? Может, расскажешь? Он что-то тебе сообщил? Если да, то, думаю, лучше поделиться со мной.

Филида взглянула на нее и вновь отвернулась. Она не в силах была принять то, что читала на лице Грейс Парадайн. Эта женщина символизировала собой любовь и безопасность, с тех пор как Филида себя помнила. А теперь Филида не могла встретиться с приемной матерью взглядом — и взмолилась почти шепотом:

— Пожалуйста, тетя Грейс… — И вдруг она набралась смелости. Так бывает, если приходится столкнуться с опасностью лицом к лицу. — Да, я скажу, я должна. Мы с Элиотом поговорили. Я знаю, что он дважды писал мне. Знаю, что было в тех письмах. Я их не получила и знаю почему. Я знаю про Мейзи…

— Ты знаешь то, что сказал тебе он.

— Да.

— Девочка моя, ты думаешь, что Элиот сказал правду? Ты думаешь, хоть один мужчина искренен в таких вещах? Ему просто надоела эта девушка — я готова поверить, что она больна, — и он решил с тобой помириться. Почему бы и нет? Ты молода, красива — и по завещанию Джеймса получишь изрядную сумму. Разумеется, он хочет, чтобы ты вернулась.

— Вы говорите, что Мейзи больна, — твердо произнесла Филида. — Разве вы не знаете, что она парализована уже не первый месяц?

— Это тоже он сказал? И ты поверила? Милая, неужели ты хочешь, чтобы Элиот снова разбил тебе сердце? Сейчас он не прочь тебя вернуть, но сколько продлится его любовь, если ты заболеешь, как бедняжка Мейзи? Он бросил ее — и не постыдился прийти и признаться в этом. Как можно ему доверять? Наверное, она тоже думала, что будет счастлива. Что ты получишь в результате?

Филида подняла глаза, полные неизъяснимой грусти.

— Не надо… Все было совсем не так — и, наверное, вы это знали. Мы любим друг друга. Больше не пытайтесь нас разлучить.

Воцарилась тишина. Потом Грейс Парадайн сказала низким трагическим голосом:

— Вот как?

Вновь молчание.

Грейс Парадайн отвернулась. Через несколько мгновений она проговорила:

— Я хочу, чтобы ты поняла. Ты готова выслушать, Фил?

Она произнесла это мягко, даже нежно.

От жалости к ней у Филиды перехватило горло.

— Конечно.

Грейс Парадайн не смотрела на нее. Стоя вполоборота, она разглядывала бумаги на столе.

— Трудно добиться понимания. Вот в чем трагедия немолодых людей — они сами страдали… иногда ужасно страдали. Зачастую по собственной вине. Они слишком многого ожидали, слишком многому верили, ошибались, потому что были невежественны и думали, будто знают все на свете. И теперь они мечтают только о том, чтобы уберечь детей, которых любят, от тех же самых ошибок и страданий. Каково, по-твоему, нам, когда дети не желают слушать и верить? Когда приходится стоять в сторонке и смотреть, как твой ребенок идет к пропасти?

— Нельзя прожить жизнь за другого, тетя Грейс, как бы вы меня ни любили… позвольте мне жить своей жизнью.

Грейс Парадайн обернулась. Пугающе бледная, она все-таки улыбнулась:

— Это твой голос, но не твои слова, Фил. Поди сюда, девочка.

Когда Филида подошла, она положила руку ей на плечо.

— Посмотри, Фил, вот первая фотография, которую я сделала, когда ты появилась здесь в полтора года. Я не прибегала ни к чьей помощи. Ты была самой прелестной малышкой на свете. Потом я взяла няню, но почти всегда купала и одевала тебя сама. Вот миниатюра, которую я заказала, когда тебе исполнилось пять лет. Ты мало изменилась с тех пор. Вот твоя первая школьная фотография, в этой ужасной спортивной блузе, но ты так ею гордилась. Вот ты на выпускном балу. Красивое платье, правда? И еще десятки фотографий. Я храню все. Они лежат здесь, в этой комнате. В доме надо мной смеются, Дики называет их «галереей Филиды». Пускай себе смеются. То, что связано с тобой, слишком дорого, чтобы я могла с этим расстаться. Я старалась сберечь все. Ты и есть моя жизнь.

Филида шевельнулась, словно хотела заговорить, но слова так и не сорвались с ее губ. Грейс Парадайн дрогнувшим голосом продолжила:

— И другой жизни у меня нет. Ты понимаешь? Я рассказываю, дорогая, поскольку хочу, чтобы ты поняла… Ты всегда была любимой и желанной, а я — нет.