Лиле повезло, что Эльза тонко разбиралась в моде и знала, что ей подобрать. В первые парижские годы, когда нечего было есть, молодая Триоле мастерила бусы на продажу — из всего, что попадалось под руку, хотя бы из макаронин, потом вела колонку моды для газеты «Се суар» и даже изобрела знаменитую прозрачную сумку:

«Сделала мимоходом несколько моделей бус и сумку для Lucien belong. Сумка смешная, прозрачная вся, как из стекла (вечерняя), так что видно всё внутри лежащее, всё должно быть красивое! Пудреница, деньги и любовные письма. Я продала “идеи”, первую модель, делать их не буду. Это невыгодно, но зато никакой возни, одно удовольствие».

Такие рентген-сумки и сейчас — самый писк. А ведь мало кто знает их автора. В том же году Эльза сообщает:

«Я делаю коробки для духов, очень увлекаюсь (коробки фокусные), и всякие причиндалы для моды»[557].

В послевоенном 1945 году, несмотря на инфляцию и карточки, младшая сестра продолжает радовать старшую обновками:

«Посылаю тебе: пальто с двумя воротничками, башмаки фетровые (которые я тебе чуть ли не в день приезда заказала, и как раз они готовы!), туфли ночные, две шляпы, три пуховки, бриллиантин, гребенки две бирюзовые, две золотые, четыре без ничего и расческу, тесемки для кольца… (все эти мелочи, дрянные, да лучше нет). И Джикки! Получила ли ты туфли из Варшавы? Я тебе их там заочно заказала, да не знаю, послали ли тебе их»[558].

Лиля, кстати, в долгу не оставалась — отправляла Эльзе то икру, то оренбургские пуховые платки, то нужные книги.

«Джикки» — любимые Лилины духи «Jicky» от Герлена, классический аромат унисекс с восточными нотками, созданный еще в 1889 году. Это были первые духи с использованием синтезированных веществ, а флакон напоминал медицинскую склянку с пробкой, как от бутылки шампанского.

Лиля умело скрывала не только тонкие ножки, но и сгорбившуюся спинку. Часто набрасывала шали или шарфы, навешивала побольше цепочек и аксессуаров. В январе 1950-го она писала Эльзе:

«Новый год встретила в твоей накидке. На нее нашили недостающие жемчужины, и надела я ее на твое же длинное, узкое, с длинными рукавами платье (не помнишь его?). В меру своих возможностей я выглядела блестяще, очень элегантно»[559].

Но главными украшениями, конечно, были кольца-печатки с инициалами «ЛЮБ» и «WM». Кольца многих гипнотизировали — ведь это от самого Маяковского! Аркадий Ваксберг вспоминал, как реагировал на них болгарский поэт-шестидесятник Любомир Левчев, тоже побывавший в Лилиной квартире на Кутузовском: «Мы толпимся в передней, прощаясь. Любомир неотрывно смотрит на кольца, что нанизаны на золотую цепочку и висят у нее на груди. На те два, про которые столько написано. Миниатюрное и большое. По ободу одного из них Маяковский выгравировал инициалы ЛЮБ — при вращении они читались ЛЮБЛЮ Б ЛЮБЛЮ Б… Склонившись, Любомир целует оба кольца. ЕЕ и ЕГО»[560]. Кстати, в тот раз, оставшись на минутку один на один с Лилей, Левчев осмелился задать по незнанию довольно наивный вопрос: догадывался ли, дескать, Осип Брик о ее отношениях с Маяковским. Лиля же, если верить мемуарам Левчева, рассмеялась и воскликнула, что они были настоящими сексуальными революционерами и жили интимной коммуной. А потом подарила болгарину фото, где она сама сидит посередке, а Брик и Маяковский по бокам, и подписала: «На память о нашей дружной семье».

Неудивительно, что ее сразу заметил Ив Сен-Лоран. Они встретились в аэропорту Шереметьево в 1975-м — Лиля летела в Париж на выставку Маяковского, а кутюрье пересаживался на парижский рейс с токийского. Оглядывая унылое сборище толстых женщин в костюмах фабрики «Большевичка», он мгновенно обратил внимание на даму в зеленой норковой шубе от Диора. Они тут же познакомились, и в Париже он сразу стал приглашать ее на свои показы, водил на выставки, прислушивался к ее советам и даже назвал своего мопса кличкой, которой нарекла его Лиля, — «Мужик». С тех пор модельер буквально купал московскую знакомицу в подарках. Преподнес ей свой новый аромат «Опиум», два браслета и бесконечное количество авторских туалетов, существовавших в единственном экземпляре: фиолетовые бархатные брюки, пояса из перьев, бордовое суконное платье, черное платье с тафтовым низом и бархатным жакетом.

Причем она не только одевалась сама, но и любила наряжать, дарила интересные вещички знакомым — и мужчинам, и женщинам. Актриса Татьяна Васильева вспоминала:

«Иногда она мне делала подарок. Чаще всего это были французские духи, названия которых я и не слышала. Ужасно неловко было их принимать, и я старалась улизнуть. Но тогда на улице меня догоняли ее пажи: “Таня, вы забыли подарок. Вернитесь, иначе Лилия Юрьевна обидится”. В очередной раз, кроме духов, она вручила мне сверток. В этом свертке была длинная юбка, явно дизайнерская, необычная, изысканная. Я ее укоротила и еще долго носила, а потом отдала сестре. Такие красивые вещи вечны.

Лиля Юрьевна давала мне уроки этикета и хорошего стиля. Например, говорила мне: “Танечка, очень неприлично носить шубу мехом вверх. Мех должен быть внутри”. У нее я впервые увидела такую шубу — с виду как будто бы шелковый плащ, а когда его распахиваешь — внутри соболь»[561].

Салоны красоты она не жаловала; косметички, маникюрши, педикюрши всегда приходили к ней на дом. Лилина косметичка восхищенно рассказывала переводчице Юлии Добровольской, что кожа ее постоянной клиентки даже в старости как будто светится изнутри. Актриса Алла Демидова вспоминала: «Она и в старости следила за собой. Помню ее волосы, бледное, тогда немного квадратное лицо, нарисованные брови и очень яркий маникюр, тонкие руки. Она почти всегда сидела и только невластно распоряжалась: “Васенька, у нас там, по-моему, плитка швейцарского шоколада осталась, давай ее сюда к чаю”»[562].

А еще одной Лилиной изюминкой были волосы необычного янтарного цвета. В юности она их расчесывала на прямой пробор и закалывала жгутом, а в старости зачем-то стала по-девичьи отпускать косу. Парикмахеры тоже являлись к Лиле на дом. Муж племянницы Катаняна, Степанов, вспоминал: «Лиля Юрьевна всегда была оригинальна в своих суждениях. Как-то я спешил от них домой. Она поинтересовалась, почему. Объяснил, что надо постричься в парикмахерской перед утренней лекцией для студентов. Лиля Юрьевна воскликнула: “ Вот уж никогда не стала бы стричься в парикмахерской!” — “Почему?” — спросил я. “Вшивых много”, — был ее ответ. Психологи говорят, что талантливые люди — немного дети по своей непосредственности и отстраненности от меняющейся бытовой жизни. Так произошло и в описанном случае. Лиля Юрьевна была не в курсе, что педикулез перестал быть в то время проблемой»[563].