— Почему вы просите милости? Кто вы такие? — серьезным тоном осведомилась княжна.

— Мы — из долины рядом с Буюкдере, — ответил один из них.

— Вы рыбаки?

— Если судить по нашим круглогодичным уловам и по тому, сколько нам платят на рынке, о княжна, не будет хвастовством сказать, что лучше нас не сыщешь, даже если обыскать оба берега от Фанара до Принцевых островов.

Этого зевакам было уже не снести. Несмотря на присутствие княжны, они не сдержали взрыва презрения.

— Но условия гонки не позволяют вам в ней участвовать. Вы не греки, — продолжала судья.

— Это, княжна, зависит от того, как судить. Если вы станете судить по признаку рождения и проживания, а не происхождения, то придется предпочесть нас многим из тех вельмож, которые беспрепятственно входят в ворота дворца его величества. Разве чистый ручей, который стекает с холмов и, пробегая по нашему лугу, стремится к морю, не утолял жажду наших отцов многие сотни лет? Он знавал их, знает и нас.

— Не могу не признать, достойный ответ. Распорядись столь же мудро и следующим моим вопросом, мой друг, — и вы получите место на старте. Поведайте, если вам достанется победа, что вы станете делать с призом? Вы же не христиане.

Незнакомец впервые поднял на нее глаза:

— Не христиане! Будь это обвинение истинным, я бы, дабы придерживаться истины, отметил, что вера не является условием участия. Однако я в данном случае — проситель, не законник, и, по грубому моему разумению, лучше уж мне продолжать в том же духе, в котором начал. Прояви доверие, о княжна! Перед нашими шатрами растет платан, изумительно старый, о семи стволах, а в нем есть дупло — убежище надежное, будто дом. Внемли мне, княжна. Если нам достанется победа, мы превратим это дерево в собор, выстроим в нем алтарь и поставим приз над этим алтарем так, чтобы все, кому творения природы более по душе, чем дела рук людских, могли приходить туда и склоняться пред ним в почтении, будто в святейшей из всех церквей, включая сюда и Святую Софию.

— Я вам доверяю. Поскольку обещание ваше слышало столько народу, отказать вам в участии послужило бы оскорблением Пресвятой Деве. Но как так вышло, что вас всего четверо?

— Нас было пятеро, о княжна, однако один занедужил. Мы явились сюда по его просьбе: он считал, что из тысяч гребцов, которые тут находятся, найдется хоть один, чтобы попытать с нами счастье.

— Попробуйте его найти.

Незнакомец встал во весь рост и окинул взглядом стоявших рядом, однако все отвернулись.

— Сотня нумий за две ловких руки! — прокричал он.

Ответа не последовало.

— Если не за деньги, то за честь благородной дамы, усладившей вас, ваших жен и детей столь прекрасным празднеством!

Из толпы донесся голос:

— Я готов!

Подошел гамари, за ним следовал медведь.

— Вот, — сказал он, — подержите Жокарда. Я готов сесть на место недужного и…

Остаток слов потонул в смешках и хихиканье. Когда они стихли, княжна спросила у гребцов, устраивает ли их такой доброволец.

Они осмотрели его с сомнением.

— Умеешь ли ты грести? — осведомился один из них.

— Лучше всякого на Босфоре. И я готов это доказать. Эй, кто-нибудь, примите зверя. Не бойся, друг мой, даже самый грозный рык Жокарда так же безобиден, как гром без молнии. Спасибо тебе.

С этими словами гамари снял с руки повод, прыгнул на борт и, не дав никому времени ни возразить, ни запротестовать, скинул жилет и сандалии, подвернул рукава рубахи и уселся на свободное пятое место. Ловкость, с которой он разобрал весла и прикинул их к руке, явно притушила ретивость возражений его соратников; действия гамари свидетельствовали о том, что им достался дельный спутник.

— Не сомневайтесь во мне, — проговорил он вполголоса. — У меня есть два качества, которые принесут нам победу: сноровка и выносливость. — После этого он обратился к княжне. — Благородная госпожа, позволишь ли мне сделать заявление?

Вопрос этот был задан бесконечно почтительным тоном. Сергий заметил эту перемену и пристальнее вгляделся в гамари, пока княжна отвечала согласием.

Встав на скамье в полный рост, гамари возвысил голос:

— Слушайте, слушайте меня все! — Достав из-за пазухи кошель, он помахал им над головой и заговорил еще громче: — Вот! Сто нумий, причем не медных. Взвешены и пересчитаны одна за другой, держу на них пари! Пусть говорит один или все. Кто принимает вызов?

Поскольку среди оставшихся на берегу охотников не нашлось, он потряс кошелем в сторону своих соперников.

— Если мы и не христиане, — обратился он к ним, — мы все равно гребцы и не знаем страха. Вот, ставлю этот кошель — если победите, он ваш.

Они немо взирали на него.

Он медленно спрятал кошель и, называя города соперников их правильными греческими именами, прокричал:

— Буюкдере, Терапия, Стения, Бебек, Балта-Лиман, Енимахалле — петь нынче вашим женщинам горькую песню! — А потом повернулся к княжне: — Позволь же нам занять седьмое место слева.

Зеваки стояли в растерянности. Кто перед ними — жалкий хвастун или действительно ловкий гребец? Одно было ясно: интерес к гонке значительно возрос, как на судейском месте, так и на запруженных народом берегах.

Что касается четверых цыган, доброволец их явно устроил. Устроил даже сильнее прежнего, когда произнес, пока они подводили судно к месту старта:

— А теперь, друзья, я буду вашим командиром; и если мы одержим победу, то, помимо приза, вы получите и мой кошель, чтобы разделить его содержимое. Согласны? — (Все они, включая и старшего, согласились.) — Вот и отлично, — продолжал он. — Делайте свое дело, а темп и мощь гребка буду задавать я. Ждем сигнала.

Поднятый княжною флаг взвился на столбе, все суда разом тронулись с места. Зрители издали оглушительный вопль — крики мужчин смешивались с восклицаниями женщин, которым неприлично было слишком возвышать голос.

Ничто так хорошо не согревает кровь, как восторги многочисленных, охваченных интересом зрителей. Сейчас это стало особенно заметно. Глаза гребцов расширились, зубы сомкнулись, на шеях вздулись вены; даже мускулы на предплечьях подрагивали от напряжения.

Было бы куда лучше, если бы маршрут гонки проходил вдоль берега: тогда зрителям отчетливо были бы видны смены раскладов и все уловки участников; при нынешнем же положении суда вскоре превратились для них в черные предметы, которые смотрелись как единый гребец с парой весел; знамена вились по ветру, прямо по направлению движения, и распознать их было невозможно. Однако оставшиеся на берегу друзья участников вовсю драли глотки; постепенно спустившись к кромке воды, они давили друг на друга, превратившись в единую плотную стену.

В какой-то момент прозвучал дружный вопль. Суда постепенно разбили изначальный строй и вытянулись в линию, выстроившись почти что одно за другим. Пока происходило это перестроение, с юга подул необычайно сильный ветер, так, что одновременно стало видно все флаги; зрители увидели, что возглавляет гонку красный. Жители Стении испустили победоносный вопль, однако сразу вслед за ним прозвучал еще один, даже громче. Тот же порыв ветра позволил определить, что черный флаг цыган замыкает гонку. Тут даже те, на кого бравада гамари произвела должное впечатление, не смогли отказать себе в насмешках и издевательствах.