К концу обеда гувернантка ввела в столовую их троих детей.

— А вот и мой Гога! — воскликнул гордо император, поднимая в воздух веселого мальчугана и сажая его на плечо. — Скажи-ка нам, Гога, как тебя зовут?

— Меня зовут князь Георгий Александрович Юрьевский, — ответил Гога и начал возиться с бакенбардами императора, теребя ручонками.

— Очень приятно познакомиться, князь Юрьевский! — шутил го­сударь. — А не хочется ли, молодой человек, вам сделаться великим князем?

— Саша, ради Бога, оставь! — нервно сказала княгиня».

Этой шуткой Александр II довольно грубо прозондировал своих род­ственников — как они отнесутся к дальнейшему восхождению детей княгини.

«Княгиня Юрьевская пришла в величайшее смущение, и в первый раз забыла она об этикете Двора и назвала государя — своего супруга — во всеуслышание уменьшительным именем...

На обратном пути из Зимнего дворца мы были свидетелями новой ссоры между родителями:

— Что бы ты ни говорил, — заявила моя мать, — я никогда не при­знаю эту авантюристку. Я ее ненавижу! Она — достойна презрения. Как смеет она в присутствии всей императорской семьи называть «Сашей» твоего брата!

Отец вздохнул и в отчаянии покачал головой.

— Ты не хочешь понять до сих пор, моя дорогая, — ответил он кротко, — хороша ли она или плоха, но она замужем за государем. С каких пор запрещено женам называть уменьшительным именем своего законного мужа в присутствии других? Разве ты называешь меня «Ваше Императорское Высочество»?

— Как можно делать такие глупые сравнения! — сказала моя мать со слезами на глазах. — Я не разбила ничьей семьи. Я вышла за тебя замуж с согласия твоих и моих родителей. Я не замышляю гибели Империи!»

ПОЛОЖЕНИЕ КАЗАЛОСЬ БЕЗЫСХОДНЫМ

Романовское семейство оценило его фразу: «А не хочется ли, молодой человек, вам сделаться великим князем?»

Они окончательно поняли: Александр решил изменить нынешнее положение и своих детей, и своей жены. Он более не хочет терпеть положения, когда супруга императора должна уступать место вели­ким князьям и княгиням. И на воскресных семейных обедах сирот­ливо сидеть в конце стола между принцем Ольденбургским и герцо­гом Николаем Лейхтенбергским. Но для этого ему придется короновать ее императрицей. Ибо толь­ко тогда... его сын станет великим князем! Но если это случится, не последует ли вскоре следующий шаг? Не захочет ли он вместо нелюби­мого наследника подарить России другого цесаревича?

И опасения вскоре подтверждаются. Дочь его покойной сподвижни­цы — «Семейного ученого» великой княгини Елены Павловны великая княгиня Екатерина Михайловна (тезка Юрьевской) вскоре рассказала, что государь, лаская маленького Гогу, сказал: «Этот — настоящий рус­ский. Хоть в нем, по крайней мере, течет только русская кровь».

А потом последовали известия еще опаснее. Будто Александр ска­зал: «Наконец-то на русском троне будет государь с русской кровью»... Передавали угодливые слова Лорис-Меликова: «Когда русский народ познакомится с сыном Вашего величества, он весь, как один человек, скажет: "Вот этот — наш"».

Романовская семья, двор и оппозиция окончательно поняли — грозит не только коронация княгини Юрьевской. Грозит появление ново­го наследника!

И, понимая опасность, цесаревич становится все более покладист.

Во время обсуждения утвержденного отцом лорис-меликовского проекта цесаревич выразил свое полное согласие с волей отца.

И 17 января, вернувшись из Аничкова дворца после беседы с на­следником, Лорис-Меликов сказал княгине Юрьевской с торжеством: «Теперь наследник всецело с нами».

Государь с легким сердцем назначает наследника главой секретно­го Особого совещания, которое должно до конца разработать проект.

Как и в дни отмены крепостного права, самое деятельное участие вновь принимает великий князь Константин Николаевич, ставший председа­телем Государственного совета, где и должна произойти реформа.

Но государя, как всегда, пугает Костин энтузиазм, да еще в сочета­нии с энергией Лориса. Их опасное нетерпение. И Александр готовит­ся внимательно следить за выборами представителей земств и городов в Государственный совет. Он говорит: «Ведь все несчастья Людовика XVI начались с того дня, когда он созвал нотаблей. Нотабли оказались бунтовщиками».

Но несмотря на сомнения, 17 февраля Александр II утвердил жур­нал «Особого совещания», наложил резолюцию: «Исполнить». Новая реформа начинала жить.

Это символично произошло накануне юбилея его величайшей ре­формы.

19 февраля состоялось празднование этого юбилея — четверть века со дня отмены крепостного права.

Опять были слухи о готовящихся выступлениях террористов. И опять накануне многие состоятельные люди покинули Петербург. Но тор­жество прошло совершенно спокойно. Государь появился с детьми на балконе. Оркестр играл «Боже, царя храни». Потом был положенный грохот артиллерийского салюта, торжественный Большой выход госу­даря. Полутысячная свита ждала Александра...

И он мог воочию увидеть, как постарел за четверть века его двор. Эти обсыпанные пудрой жирные плечи старых фрейлин, увешенных бриллиантами и жемчугами... трясущиеся толстые щеки вельмож, лежащие на золотых эполетах. Причем дамы были сухи и комично высо­ки, кавалеры напротив — согнулись под бременем лет... И они, конеч­но же, не могли простить — ей — молодости, ему — молодого счастья.

А потом в Гербовом зале был парад когда-то мятежной гвардии, на­всегда укрощенной его отцом. И великолепный ночной фейерверк — гордость царских торжеств — закончил празднество.

ВОСПОМИНАНИЕ О КУХАРКЕ-ИМПЕРАТРИЦЕ

Подготовка к династическому перевороту шла стремительно. Но дело было не простое. У всех императриц коронация совпадала с коронацией их супругов. Было лишь одно исключение — корона­ция второй жены Петра Великого Екатерины — той самой кухар­ки пастора Глюка. После коронации ее дети, рожденные до брака, были «привенчены» и обрели права законных детей Петра Вели­кого. И привенченная дочь Екатерины Первой — Елизавета — смогла потом стать императрицей.

Вот этот прецедент и всю церемонию приказал изучить император.

В Москву был отправлен известный знаток церковного права Тертий Филиппов. По заданию императора Филиппов начинает разыскивать в московских архивах материалы о коронации второй жены Петра I Екатерины I — тезки Екатерины Долгорукой. Он должен торопиться. Коронация княгини Юрьевской, как утверждал придворный слух, была назначена на август того же 1881 года.

Все это вызывало панику и единодушное осуждение при дворе. Как писала фрейлина Александра Толстая: «Александр II прожил последние четырнадцать лет своей жизни вне Божеских и нравствен­ных законов... Было твердо известно, что государь помышлял о ко­ронации княгини Юрьевской, образцом и прецедентом предстоящего события послужила коронация Екатерины! Перерыты архивы в поис­ках обнадеживающих документов... Каждый хранил молчание, но в душе все рассуждали примерно одинаково: что бы стало с четой на­следников, положение которых теперь уже было невыносимым? Мог­ли ли они смириться с отведенной им унизительной ролью, когда даже мы, и я в том числе, стремились избежать ее, не зная, куда податься, но полные решимости не терпеть оскорбительного нового порядка. Положение было более чем трагическим. Оно казалось безысходным — впереди никакого выхода и спасения».