– Простите, Варвара Михайловна. Я, кажется, болен. Я явился только для того, чтобы извиниться перед Вами и Вашим гостем, и сообщить, что я вряд ли смогу быть к услугам Вашим, – и Сергей платком утер испарину со лба.

– Да Вам надо лечь! – Варвара искренне забеспокоилась, как любая женщина. – Пройдемте, я покажу Вам каюту.

– Нет-нет! О путешествии не может быть и речи! – воскликнул Сергей.

– Ну, примите, хотя бы лекарство, – почти умоляя, зазывала она его на вторую палубу.

– Лекарство? – презрительно скривил рот Сергей, зная, что женщины имеют в виду под этим названием глупые порошки от головной боли или мятные пастилки.

– Простите. Вы в тот раз забыли у меня упаковку, и, предвидя Ваш возможный вояж, я взяла на себя смелость сделать некий запас. Чтобы Вам было спокойно и комфортно. Я так поняла, что Ваше состояние требует постоянного его употребления? Назначенный врачом цикл вряд ли можно прерывать, ведь так?

– Если это уловка, чтобы убрать сходни и поставить меня перед фактом… – угрожающе начал Горбатов.

– Сергей, остановитесь! – Варвара уже была близка к слезам. – Я каждый раз боюсь, что Вы скажете что-нибудь такое, после чего наше общение станет невозможным. Прошу Вас! Не обижайте меня зря. Я не давала Вам ни малейшего повода. Я тоже сейчас в состоянии крайнего нервного напряжения. Вы даже не представляете, чего мне стоили последние два часа. Удерживать гостей, успокаивать капитана, грозить, приказывать… И все время смотреть на эти ужасные часы!

– Простите меня, – прошептал Сергей и поцеловал ей руку.

– Я приказала ждать моего распоряжения. Без этого пароход не тронется с места! – она опустила лицо, чтобы он не увидел ее слез.

Они вошли в каюту, Варвара выдвинула верхний ящик комода, на котором стояли пепельница, ваза с цветами и большое зеркало. Весь ящик был забит коробочками с его лекарством.

– Сейчас слова сорвутся с губ, и станешь точкой невозврата ты – опрометчив, злобен, груб и глуп, как стрелки циферблата… Вы удивительная женщина, Варвара Михайловна! Я еду с Вами, – сказал Сергей, глядя ей в лицо.

– Ох! – вздохнула она, промокая платочком глаза. – Располагайтесь. Я пойду, улажу все со своими гостями и дам капитану распоряжение отплыть.

Когда, примерно, спустя полчаса она, не услышав ответа на свой стук, приоткрыла дверь, то увидела, что Сергей спит под мерное раскачивание каюты. Он лежал одетый, почти поперек кровати, свесив ноги в лаковых туфлях. Она осторожно зашла, стараясь его не разбудить, подняла скатившуюся на пол ватермановскую чернильную ручку и, увидев на столе лист бумаги с некоторыми перечеркнутыми строками, не смогла побороть любопытства и прочла:

Венцы, покровы, зеркала,

Клинки, кинжалы, луки, стрелы

Немногим власть судьба дала

Речами заменять умело.

Сейчас слова сорвутся с губ,

И станешь точкой невозврата

Ты! Опрометчивейше груб,

И глуп, как стрелки циферблата,

Что вечно завершают круг

Своим движением бездушным,

Прервав соединенье рук,

Но продолжая бег послушный.

В словах умелого шута

Правитель узнает обличье,

Где отразилась пустота

Его притворного величья.

Один лишь клич в бою бойца

С колен внезапно поднимает.

И хлесткой фразой мудреца

Глупец наотмашь убивает.

Как слово может поразить!

И наградить, и оглоушить.

А ход часов остановить

Нельзя! Их бега не нарушить,

Из полдня не уйти в рассвет,

Годов прожитых не убавить,

И никакой тирадой вслед

Того, что было не исправить.

И можно только наблюдать

Еще не преступив порога,

Как время станет наступать

В молчанье бережном и строгом,

Когда еще не выпал снег,

Являлось утро светом новым,

Был рядом этот человек,

Не сказанным хранилось слово,

Трюмо стояло на комоде

И отражало, сквозь вуаль,

Толпу теней на пароходе,

Плывущем в адовую даль.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ