которым, кроме коз да папоротника, и водиться-то никто не хотел. Из дома его было не видать. Имя ему было Земляной Человяк – в пику Морскому Человяку, его покосившемуся влево братцу, что торчал из воды как раз напротив. Земляной Человяк представлялся легкодоступным с трех сторон. Четвертая же, северная, готовила незваному гостю целую цепь почти непроходимых ловушек и западней, как будто специально придуманных каким-нибудь коварным корбюзьером, дабы сделать подъем на глыбу маловероятным.

Иногда сюда приходили тренироваться таможенники, и весь день напролет затянутые в полосатые бело-зеленые трико ветераны вколачивали в новичков науку скалолазания, незаменимую при борьбе с контрабандой, которая, того и гляди, превратится в стихийное бедствие.

Но в тот день место было пустынным. На руку Клементине, которая, вжимаясь в камень, очень осторожно и медленно продвигалась вверх.

Покорения вершины с восточной, западной и южной сторон в предыдущие дни вспоминались теперь как детские забавы. Сегодня ей придется выложиться до конца. А ухватиться не за что, рука лишь скользит по телу Человяка – гладкому и твердому граниту.

Она вплотную прижималась к почти вертикальному обледеневшему склону. В трех метрах над ней дразнился выступ, за который можно было бы зацепиться. Вот там-то и начнутся настоящие трудности: верхняя часть Человяка представляла собой одну большую нависшую блямбу. Но сначала нужно было преодолеть эти три метра.

Она висела над пустотой, носки сандалий вжимались в длинную узкую трещину, бегущую по скату наискосок. Набившаяся в щель земля плодила какую-то мелкую поросль; живая зеленая полоска красовалась на сером граните, словно награда «За доблесть в посевную» на лацкане учительского сюртука.

Клементина медленно и глубоко дышала. Проползти мухой. Метра три. Не больше. Всего три метра. Два ее роста.

Присматриваясь к поверхности, можно было различить какие-то шероховатости. Но смотреть на них следовало с расстояния достаточно близкого, чтобы различать, и не слишком близкого, чтобы не сознавать их очевидной ненадежности.

Она ухватилась за эти жалкие выпуклости и подтянулась. Гранит ласкал колени через легкую ткань штанов. Ее ступни переместились на тридцать сантиметров выше зеленой травяной полоски.

Она сделала глубокий вдох, оглянулась и снова полезла наверх. Через десять минут она уже отдыхала на узкой площадке перед последним этапом восхождения. Пот заливал лицо, волосы прилипали к вискам. Она чувствовала, как из нее испариной выходит растительный запах.

Она боялась пошевелиться, каждый сантиметр был на счету.

Она оглянулась; Морской Человяк предстал перед ней в непривычном ракурсе, да еще пенисто опоясанным. Высоко поднявшееся солнце разбрызгивало блестки вокруг узловатых прибрежных рифов.

Над ней и над бездной нависала оконечность Земляного Человяка: устремленный ввысь желобок-корешок, слегка наклоненный и чуть приоткрытый фолиант, острый и зыбкий угол как ориентир предстоящего восхождения.

Клементина запрокинула назад голову, оглядела цель и нежно заурчала от удовольствия. Мокрое пятно расползалось по ее промежности.

II

Засранцы бегали на четвереньках по комнате, в которой их запирали до кормления в три-о-клок. Спали они теперь много меньше и с удовольствием осваивали различные позы и движения.

Ноэль и Жоэль дружно визжали. Ситроэн, не роняя своего достоинства, с важным видом ползал вокруг маленького низкого столика.

Жакмор разглядывал детей. В последнее время он часто приходил к ним; тройняшки становились все больше похожими на маленьких человечков, чем на личинки червяков. Благодаря климату и оказываемой заботе, они развивались чрезвычайно быстро. Первенцы-двойняшки уже обзавелись светлыми гладкими волосенками. Третий – последыш, курчавый и темноволосый, как и в день своего рождения, – казался старше своих братьев на целый год.

И конечно же, все трое пускали слюни. Каждая остановка маленького путешественника отмечалась на ковре влажным пятнышком, которое на какую-то долю секунды тянуло из слюнтявого рта длинную, но недолгую нить, подвижную, хрупкую и хрустальную.

Жакмор наблюдал за Ситроэном. Тот, глядя себе под ноги, продолжал описывать круги, с каждым разом все медленнее и медленнее. Обессилев, остановился и сел. Поднял глаза и посмотрел на столик.

– О чем задумался? – спросил Жакмор.

– Ба! – ответил Ситроэн.

Он протянул руку к столику. Слишком далеко. Не вставая с пола, он потянулся и, уцепившись пальцами за край стола, встал.

– Молодец, – похвалил его Жакмор. – Вот так и надо.

– А! Ба! – ответил Ситроэн.

Он отпустил столик, сразу же плюхнулся на пол и удивленно посмотрел на Жакмора.

– Вот, – сказал тот. – Не надо было отпускать. Это же так просто. Через семь лет ты в первый раз причастишься, через двадцать – закончишь учебу, а еще через пять – женишься.

Ситроэн недоверчиво покачал головой и снова встал.

– Ладно, – произнес Жакмор. – Надо бы предупредить сапожника или кузнеца. Здесь, видишь ли, воспитание суровое. Хотя подковывают же лошадей, и ничего страшного с ними от этого не происходит. Пускай твоя мать решает.

Он потянулся. Ну и жизнь! И совершенно некого психоанализировать. Служанка по-прежнему не поддавалась. Никакого прогресса.

– Я вас, жеребятки, сам отвезу в деревню, – сказал он. – Я уже, наверное, месяц там не появлялся.

Ситроэн опять кружил вокруг столика, но теперь уже на своих двоих.

– Смотри-ка, – поразился Жакмор. – Быстро схватываешь. Даже не думал, что ты так вырвешься вперед. Ну что же, будет мне компания…

Жоэль и Ноэль забеспокоились, Жакмор посмотрел на часы.

– Ах да, пора. И уже давно пора. Что же делать, каждый может опаздывать.

Жоэль заплакал. Ноэль подхватил. Ситроэн бросил на братьев высокомерный взгляд и даже не пошевелился.

Клементина пришла в полчетвертого. Жакмор все сидел на том же самом месте и, казалось, не слышал рева двойняшек. Невозмутимый Ситроэн сидел на коленях у невозмутимого психиатра и дергал его за бороду.

– Наконец-то, – сказал Жакмор и принялся разглядывать Клементину. Левая штанина – разодрана в клочья, на виске – огромный кровоподтек.

– Похоже, вы хорошо развлеклись, – произнес он.

– Да, неплохо, – холодно ответила она. – А вы?

Спокойный, уравновешенный тон так не вязался с возбужденным состоянием, которое угадывалось во всех ее жестах.

– Какой здесь бардак! – критически высказалась Клементина немного спустя.

– Они хотят пить, – сказал Жакмор. – Они, знаете ли, нуждаются в вас не меньше, чем какие-то булыжники.

– Я не могла прийти раньше, – ответила она. – Сначала возьмем самого спокойного.

Она сняла Ситроэна с коленей психиатра и усадила в кресло. Жакмор тактично отвернулся; смотреть на кормление было неприятно из-за сети голубых вен, покрывавшей белизну кожи. К тому же сам процесс, как ему казалось, полностью извращал истинное назначение женской груди.

– А вы знаете, он пошел… – сообщил психиатр.

Она вздрогнула и невольно вынула сосок изо рта ребенка. Тот безмолвно ждал.

– Пошел? – Она поставила его на пол. – Ну-ка!

Ситроэн уцепился за ее штаны и выпрямился. В некотором замешательстве она снова взяла его на руки.