Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пелагея подошла к матери и прислонила ее голову к себе.
– Ты расстроилась? – спросила она.
– Мы так и не успели сходить к тебе в Чашу, чтобы еще раз увидеть друг друга, – ответила мать. – Ты передавала ли им привет, дочь?
– Конечно, мам, – тихонько сказала Пелагея.
– Да я знаю, что передавала, – ответила чуть погодя Виолетта. – Так. Спросила. Чтоб себя, наверное, успокоить.
– Все будет хорошо, мам. Так должно было быть, – попыталась утешить ее дочь.
Обе немного помолчали.
– Конечно, – прервала тишину Виолетта. – Но чем ближе это самое «должно», тем страшнее становится.
– Ты боишься? – удивилась Пелагея. – Ты же всегда говорила, что это глупо бояться того, что неминуемо случится.
– Говорила, – выдохнула Виолетта. – С того момента, как пропал друг дяди Ярика Авдей, я действительно стала так думать и говорить.
– А до этого ты боялась?
– А до этого, милая, я боялась как и все. Боялась того времени, когда уже ничто не будет пугать. А оказалось, что по-настоящему страшно на самом деле то, о чем даже невозможно подумать. Вот и твоя сестра… Сколько мы уже о ней ничего не слышали?
– Но и этого ведь тоже нет смысла бояться, – возразила, рассуждая, Пелагея. – Так можно бояться всего всю жизнь. А оно или случится, или нет. Но мы ведь этого не знаем.
– Ты права, дочь, – согласилась Виолетта. – Конечно, права.
– Мам, а сейчас ты тогда чего боишься? – прежде чем задать вопрос Пела, выдержала небольшую паузу.
– Я же не смерти боюсь.
– А чего тогда? – осторожно поинтересовалась Пела, боясь глубже расстроить мать.
– За вас. За тебя и Эви, – откуда-то из прострации отвечала Виолетта. – Даже не зная, жива она или нет, я по-прежнему за нее боюсь. А со страхом ничего нельзя поделать. Можно привыкнуть к старости, к холоду, к боли. Можно делать вид, что не замечаешь их. Можно даже действительно не замечать их. Но нельзя привыкнуть к страху. Времена-то вон какие непонятные настали.
Они поговорили еще некоторое время, потом снова немного помолчали, пока Виолетта не предложила помянуть ушедшего теперь навсегда друга.
***
Возня в штабе все еще не рассасывалась, несмотря на довольно позднее время. Глеб тоже задерживался. Он вызвал соединение с третьим штабом.
– Чаша на связи. Как нас слышите? – ответили шаблонно на вызов.
– Слышим отлично. Привет Орест.
– Привет Глеб. Есть новости?
– Да, не то чтобы новости… так, просто, революция маленькая. Лаша там есть поблизости?
– Что еще за революция? – встрепенулся Орест.
– Расслабься! Все нормально! Минут через десять собери народ, пожалуйста, у моста. Ладно?
– О.К., – медленно сказал Орест, так и не поняв наверняка хорошие или плохие новости их ждут. Но, судя по настроению Глеба, нервничать скорее всего повода нет.
Он позвал Пелагею и остальных.
– Что у вас там? – прибежала озадаченная Пелагея.
«Орест, похоже, не смог просто позвать людей и уже нарассказывал разных глупостей», – подумал Глеб, увидев обеспокоенную Пелагею.
Орест и правда позволил себе некие интерпретации слов Глеба. Но квадратичные интерпретации вещь всегда непредсказуемая.
– Пока еще ничего, минут через десять только, – ответил Глеб. – У вас как?
– Разгребаем документацию в лаборатории.
– В лаборатории? В какой? – не понял Глеб.
– Ага! В какой, ему! Только после вашей революции!
– Хм. Вот вы, значит, какие теперь стали? – улыбнулся Глеб. – Ну, ладно!
– Мать передавала тебе и семье соболезнования.
– Спасибо, Лаш.
– Когда похоронили? – перешла на спокойную интонацию Пелагея, вспомнив, что мать очень просила передать Глебу и Нонне, что она переживает утрату вместе с ними.
– На прошлой неделе. Позавчера вот девять дней было. На кладбище были. Холодно, ветер, снег срывался. Но мама тоже была, – ответил Глеб.
– Тетя Нонна всегда была сильной. Моя мама жалеет, что отца твоего уже не успела больше увидеть, – добавила Пелагея.
– Да. С тех пор как вы уехали, мы больше ни разу не встречались, – не спеша, проговорил Глеб.
– Живьем не встречались! А так-то на видеомостах виделись, пиры пировали, – попыталась подбодрить его Пелагея.
– Это тоже когда было? Свободной связи сколько уже нет! Да! Уже лет тридцать я вижу тебя только на картинках. Да, я помню. Вы тогда с праздника зашли к нам в гости, мы не ходили в тот год, мама болела, и Эвелина все рассказывала про какого-то мальчика, которому она подарила цветы. А потом вы уехали.
– Давно было, – задумалась Пелагея и снова вспомнила сестру. –От нее по-прежнему нет известий. Ты-то как, без отца? Да тетя Нонна? Держитесь? Он у вас хорошо держался. Жаль только все в стороне от Примулы?
– Да. В нашем движении его знания не помешали бы, – согласился Глеб. – Упрямый был. Или слишком в свое время запуганный. Никак не мог понять, что времена изменились. Уже все давно знают то, что он когда-то хотел до них донести.
– Да. Раньше ему не верили, а теперь уже достаточно тех, кто хотел его услышать. Так и не удалось его убедить. Если бы он не сказал, что электромагнитное поле они ощущают аки детекторы, – вспомнила вдруг Пелагея, – мы бы так и до сих пор пытались бы восстанавливать радиовышки с перспективами связи не больше, чем на неделю, и не смогли бы наладить связь между штабами.
– А сколько штабов было уничтожено? Мы все время думали, что это из-за утечки информации. С ним в последние годы все чаще случались непонятные приступы, он впадал в раздражение и потом часами шептал одно и то же: «Ненавижу этот скрежет», и требовал заглушить тишину.
– Скрежет?
– Я тоже не могу понять. Когда его накрывало, с ним бесполезно было говорить. А если спросить его про скрежет, когда он в норме, его сразу накрывало.
– Может, поэтому он и не хотел с нами…
– Второй штаб на связи, – доложил Аким, перебив разговор Пелагеи и Глеба.
– Внимание! – Глеб отвлек всех от своих дел. – Венец, вы нас слышите? Это Пест. Повторяю…
– Да, да. Это Венец, – отозвался Томас. – Приветствуем вас Пест. Слышим отлично. Наконец!
– В самом деле! Тоже рады слышать вас!
– Я уже думал, что мы опять на долго останемся без связи.
– Я тоже этого опасался.
– Хорошо, что быстро починили!
– Ну, вот! Вся Примула снова в сборе! Чаша тоже на связи. Мы их видим. Вы их можете пока только слышать. Канал упал, видео сегодня не
