— Тамир, положи яблоко.

— Это Яблоко Истины, — возвестил Тамир, не слушая Джейкоба. — И я хочу его выебать.

— Иисусе.

— Я не шучу.

— Ты хочешь трахнуть Яблоко Истины, но хуй у тебя толстоват?

— Да. Именно в этом и затык.

— Вот сейчас? Или вообще в жизни?

— И то и другое.

— Ты под кайфом.

— Ты тоже.

— Ученый, который рассказывал про динозавров…

— Ты это о чем?

— Ну, тот подкаст. Там ученый сказал нечто такое прекрасное, что я думал, вот-вот умру.

— Не умирай.

— Он предложил слушателям представить пулю, выпущенную в воду, и как эта пуля оставляет позади коническую полость, коридор — дыру в воде, — которая не сразу схлопывается. Он сказал, что астероид пробил бы такой же тоннель — брешь в атмосфере — и что, глядя на астероид, динозавр увидел бы в дневном небе дыру в ночь. Это было бы последнее, что он увидел перед исчезновением.

— Может, ты не умереть хочешь, а хочешь стать как динозавр?

— А?

— Динозавр перед исчезновением наблюдал невероятной красоты картину. Ты об этом услышал и подумал, что это невероятно прекрасно, а значит, ты исчезнешь.

— Не тем людям дают стипендии Макартура.

— Я врал.

— Про что?

— Да в основном про всё.

— Ну?

— Мы с Ривкой обсуждали переезд.

— Да ладно?

— Обсуждали.

— А куда?

— Ты хочешь меня заставить это сказать?

— Думаю, да.

— Сюда.

— Да ты шутишь?

— Только обсуждали. Обдумывали. Время от времени мне приходят предложения работы, и с месяц назад пришло просто отличное, в технической компании. Мы с Ривкой за обедом разыгрывали разговор, представив, что я как бы принял предложение, и разговор скоро перестал быть игрой.

— Я думал, ты там счастлив. А весь этот гон про Америку и съемное жилье?

— Ты что-нибудь слышал из того, что я сейчас говорил?

— Когда ты меня уговаривал совершить алию?

— Значит, я могу совершить яилу.

— А это что?

— Алия вспять.

— Ты сейчас ее провернул в уме?

— Пока ты говорил.

— И что, есть какая-то постоянная Блохов-Блуменбергов, которую надо поддерживать?

— Еврейская постоянная. В идеале американские и израильские евреи просто меняются местами.

— И не об этом ли мы все время говорили? Это у тебя муки совести, что покидаешь Израиль?

— Нет, мы говорили про твои муки совести, что ты покидаешь семью.

— Я не покидаю семью, — возразил Джейкоб.

— И я не покидаю Израиль, — сказал Тамир.

— Одни разговоры?

— Когда папа что-то мне предлагал — еще кусочек халвы или погулять вечером, — а я отказывался, он все время говорил: Де зелбе праиз. "За ту же цену". Единственный случай, когда он употреблял идиш. Идиш он ненавидел. Но это вот говорил. И не просто на идише, он еще при этом имитировал голос деда. Говорить об отъезде из Израиля мне ничего не стоит. Та же цена, что и не говорить. Вот прямо так и слышу, как отец передразнивает деда: Де зелбе праиз.

Тамир оживил телефон и показал Джейкобу фотографии Ноама: из роддома, первые шаги, первый день в школе, первый футбольный матч, первое свидание, первый раз в военной форме.

— Я на этих фотках был помешан, — сказал Тамир. — Не глядя на них, я просто знаю, что они тут. Иногда я проверяю их под столом. Иногда ради этого иду в туалет. Помнишь, как с детьми ходил в супермаркет, пока они еще мелкие? То чувство, что в ту же секунду, как потеряешь из виду, они исчезнут навсегда? Так и это.

Всех динозавров смело с лица земли, но выжили кое-какие млекопитающие. Преимущественно те, что умели копать. Под землей их не коснулся страшный жар, пожравший все живое на поверхности. А Тамир зарывался в свой телефон, в фотографии сына.

— Мы хорошие люди? — спросил Тамир.

— Что за странный вопрос.

— Странный ли?

— Не думаю, что существует высшая сила, которая нас судит, — сказал Джейкоб.

— Но как мы сами себя должны судить?

— Слезами, молчанием, или?

— И даже мое признание — вранье.

— Должно быть, я дал тебе повод соврать.

— Я хочу уехать. Ривка не хочет.

— Ты хочешь покинуть Израиль? Или семью?

— Израиль.

— Ты ходил налево?

— Нет.

— А она?

— Нет.

— Я все время усталый, — сказал Джейкоб. — Постоянно вымотанный. Раньше я об этом не думал, но что, если все это время я на самом деле ничуть не уставал? Что, если эта якобы усталость была моим убежищем?

— Бывают и похуже убежища.

— И что, если я решу впредь никогда не уставать? Если я просто откажусь уставать. Будет уставать только тело, но не я сам.

— Не знаю, Джейкоб.

— А что, если я не смогу без посторонней помощи выбраться из своей норы? Если мне там станет слишком привычно, спокойно? И меня придется выкуривать?

— Думаю, ты прямо сейчас себя оттуда выкуриваешь.

— Что, если для выкуривания мне нужна Джулия?

Джейкоб взглянул на яблоко, лежащее между ними. Он понял, о чем думал Тамир, захотев это яблоко трахнуть. Это была не сексуальная похоть, а экзистенциальная — проникнуть в свою истину.

— Знаешь, чего бы я хотел прямо сейчас?

— Ну?

— Побрить голову.

— Зачем?

— Так я увижу, какой я лысый на самом деле. И все увидят.

— Может, лучше поджарим немного попкорна?

— Это будет кошмар. Но я к этому готов. Но это будет кошмар. Но я готов.

— Ты повторяешь одно и то же.

— По-моему, я засыпаю.

— Так спи.

— Но…

— Что?

— Я тоже врал.

— Я знаю.

— Знаешь?

— Да. Только не знаю, про что именно.

— Я не ходил налево.

— Нет?

— Или ходил, но я ее не трахал.

— Что же ты делал?

— Просто перекидывался сообщениями. И не так уж много их было.