Босые пятки лишь на мгновение коснулись скрипучих досок, а потом я восторженно повисла у него на шее.

– Так это был не сон? – спросила я с глупой улыбкой и потерлась щекой о его шею. Теплый и уютный… Как мечта.

– Смотря что ты имеешь в виду, – вздохнул Ксиль. Он выглядел очень грустным.

– Что с тобой случилось? – спросила я, ощущая смутную тревогу, но не понимая ее причин.

– Ничего, малыш. – Он зарылся лицом в мои спутанные пряди. – Ничего. Ложись спать. Мне пора.

– Нет!

Это вырвалось против воли и громче, чем я ожидала.

– Тише, разбудишь других… Мне пора, Найта, – повторил он мягко, но твердо.

Я чувствовала, что вот-вот снова расплачусь.

– Я заходил попрощаться, – виновато сказал Ксиль и ласково погладил меня по шее, по спине… – Боюсь, что нашему знакомству пришел конец, как и этому приключению.

Он осторожно выпутался из моих объятий и запрыгнул на подоконник. Темный силуэт четко выделялся на фоне светлеющего неба.

– Ну, прощай, что ли, Найта.

В голосе его чувствовалась улыбка.

Наверно, мне тоже следовало сказать «прощай». Но я не могла. Что-то стояло в горле, не пуская слова.

Ты вернешься?

Он обернулся в последний раз.

– Я не знаю, мелкая. Прости меня.

– Максимилиан!

Он просто исчез, растворился в предутренних сумерках. От моего неосторожного оклика мама проснулась, и теперь в дверь отчаянно колотили, требуя поднять щеколду.

Я не слушала их. Я стояла и смотрела, как светлеет небо. Ветер задувал в раскрытое окно и шелестел страницами белой тетради.

Конец ночи. Начало дня.

Я вернусь. Обещаю.

Я клянусь

Ненаписанными стихами,

Что вернусь

И останусь навек с тобой,

Что проснусь

Под бездонными небесами,

Сброшу груз

Вниз, в гремучий морской прибой.

Этот мир

Слаще самой кровавой сказки,

Сердцу мил,

Да вот милость слепит глаза.

Сто светил

Догорят, остановят пляски.

Я вернусь.

Ведь иначе никак нельзя…