– И что мне теперь с вами делать? – спросила принцесса Нелл. Она еще никогда не была королевой и не знала протокола.

Поднялся пронзительный писк: это зазвучали команды. Ковер пришел в дисциплинированное движение. Мышки строились повзводно, поротно, побатальонно и в полки, каждый с мышкой-офицером во главе. Одна вскарабкалась по ножке стола, поклонилась принцессе Нелл и принялась распоряжаться с высоты. Остальные, демонстрируя изрядную выучку, промаршировали к стенам и выстроились по квадрату, оставив середину свободной.

Мышка на столе, которую Нелл про себя окрестила генералиссимой, выдала длинную цепочку приказов, перебегая по столу от одного угла к другому, чтобы обратиться к разным частям воинства. Когда она закончила, послышалась тоненькая-претоненькая музычка: это мышки-оркестранты заиграли на волынках и забили в барабаны.

Маленькие отряды выступили на середину комнаты. Заняв назначенные позиции, они перестроились голова к хвосту, так что из каждого отряда получилась буква, и на полу библиотеки появился такой текст:

– Я положу все мои усилия, чтобы вас расколдовать, – сказала принцесса Нелл, и из мышиных горлышек вырвался оглушительный благодарственный писк.

Нужная книга отыскалась довольно скоро. Мышиное воинство разбилось на маленькие отряды, каждый стаскивал с полки том, раскрывал на полу и перелистывал, ища нужное заклинание. Через час принцесса Нелл увидела, что мышиная армия расступилась и по образовавшемуся коридору в дюйме от пола плывет книга.

Принцесса Нелл осторожно сняла ее с мышиных спинок и быстро отыскала заклинание, которым расколдовывают мышей. «Прекрасно», – сказала она и начала читать. Внезапно воздух наполнился взволнованными писком, и мыши в панике устремились прочь. Генералиссима взобралась на страницу и запрыгала, в чрезвычайном волнении размахивая передними лапками.

– А, поняла, – сказала принцесса Нелл.

Она взяла книгу и осторожно, чтобы не раздавить кого-нибудь из подданных, вышла вслед за ними в огромное пустое пространство.

Мышки с изумительной четкостью выполнили построение на пустой, бесцветной равнине, разбились на взводы, роты, батальоны, полки и бригады, только на этот раз парад занял гораздо больше места, потому что каждая мышка занимала позицию на вытянутую человеческую руку от соседок. Фланговым взводам пришлось маршировать до места несколько лиг. Нелл воспользовалась этим временем, чтобы пройтись между рядами и дать воинству смотр, а заодно выучить заклинание.

Наконец генералиссима подошла, низко поклонилась и дала добро, показав большой палец. (Правда, чтобы рассмотреть это, Нелл должна была посадить ее на ладонь и прищу- риться.)

Она вышла на оставленное во главе войска место, открыла книгу и прочла волшебное заклинание.

Грянул гром, налетевший порыв ветра опрокинул Нелл на спину. Она подняла глаза и с изумлением увидела сотни тысяч девочек чуть младше себя. По рядам прокатилось громовое «ура», девочки упали на колени и, шумно ликуя, поклялись служить королеве Нелл.

Говорят, китайцы питают суеверное почтение к сумасшедшим; будто бы во дни Боксерского восстания некоторые западные миссионеры (вероятно, люди, изначально неустойчивые психически), неделями сидевшие под завалами, бежавшие под снайперским огнем имперских и боксерских войск, слышавшие крики прихожан, сжигаемых и мучимых на улицах Пекина, теряли рассудок и беспрепятственно входили в ряды осаждающих; их не трогали, напротив, кормили и встречали всяческим уважением.

Джон Персиваль Хакворт заскочил в номер на верхнем этаже шанхайской «Шангри-ла» (или «Шон-а-ли-ла», как напевно выговаривал таксист), надел чистую рубашку, лучший жилет с пристегнутой золотой цепочкой, на которой болтались печатка, табакерки, брелок и часофон; сюртук с длинными фалдами (для верховой езды), черные кожаные сапоги с медными шпорами, начищенные у входа в «Шон-а-ли-ла» услужливым до наглости кули (Хакворт заподозрил в нем Кулака); новые лайковые перчатки и котелок, уже без мха и вообще слегка подновленный, но тем не менее явно побывавший во многих трудных походах и пере- делках.

Едва он очутился на западном берегу Хуанпу, толпа голодных крестьян и профессиональных калек заплескала у ног робобылы разбившейся о гальку волной; ехать здесь было дерзостью, но не безумием, и они не признали в нем сумасшедшего. Он вперил серые глаза в дымы над Линиями Подач – пограничные столбы вдоль быстро убывающего периметра Прибрежной Республики, и не обращал внимания на тянущие за фалды руки. В разное время три очень юных аборигена, явные селяне по черному загару и явному отсутствию знакомства с высокими технологиями, имели глупость потянуться к его цепочке, за что и получили предупредительный удар током. Один из них не сдавался, пока кожа на ладони не вздулась, и только тогда медленно отвел руку. При этом он смотрел прямо на Хакворта и явно показывал, что презирает боль. Потом он что-то сказал, громко и отчетливо. По толпе пробежал смешок.

Нанкинский проспект вывел его к торговому центру Шанхая. Дочерна загорелые нищие сидели на корточках вдоль тротуара, крепко сжимая яркие пластиковые пакеты, заменявшие им саквояжи, и курили через затяжку, передавая по кругу бычки. В витринах над их головами движущиеся манекены демонстрировали последнюю местную моду. Хакворт отметил, что за десять лет она стала куда консервативнее. На женских манекенах не было юбок с разрезами, а чаще и вовсе не было юбок – их сменили шелковые шаровары или еще более пристойные длинные платья. Композиция одной витрины строилась вокруг помоста, на котором восседал почтенный старец в круглой шапочке с голубой пуговкой на макушке, – мандарин. Перед ним склонился юный ученик. Четыре группы манекенов по углам витрины изображали четыре другие сыновние добродетели.

Значит, модно или по крайней мере разумно придерживаться конфуцианских взглядов. Эту витрину, единственную на всей улице, не залепили красными дацзыбао.

Хакворт ехал мимо мраморных вилл, выстроенных в прошлые столетия иракскими евреями, мимо отеля, где останавливался Никсон, мимо многоэтажных анклавов, первых западных плацдармов посткоммунистического развития, породившего тлетворную роскошь Прибрежной Республики. Он видел ночные клубы размером со стадион, площадки для игры в хай-алай*, где беженцы ошеломленно таращились на толчею у окошка приема ставок, боковые улочки, сплошь заставленные бутиками; в одном ряду торговали только крокодиловой кожей, в другом – только мехами, в третьем – только замшей. Он миновал нанотехнологический квартал, крохотные ателье, работающие по индивидуальным заказам, закуток-барахолку, где торгуют с тележек антиквариатом – тележка киноварных шкатулок, тележка маоистского кича. Всякий раз, как здания начинали редеть, он думал, что добрался до края города, и всякий раз впереди появлялись трехъярусные полосатые навесы очередного универмага.

Потом все-таки потянулись окраины. Хакворт упорно ехал на запад; народ на улицах видел сумасшедшего и благоговейно расступался. Прохожие и велосипедисты постепенно уступили место более тяжелому и быстрому военному транспорту. Хакворт не хотел жаться к обочине и направил Похитителя искать окольные проселочные дороги к Сучжоу. Плоская дельта Янцзы лежит почти вровень с морем; здесь каналы, оросительные, осушительные, транспортные, были куда многочисленнее дорог. Они вились по черной зловонной пахоте, словно кровеносные сосуды в мозговой ткани. Равнину часто нарушали могильники с гробами чьих-то предков, невысокие, чуть выше обычного паводка. Дальше на западе над полями вздымались черные от растительности склоны. КПП Прибрежной Республики на перекрестках дорог казались серыми и косматыми, словно заплесневевшие буханки, такой плотной была окружающая их защитная сетка; вглядываясь в облако макро- и микроскопических аэростатов, Хакворт с трудом различал за ними гоплитов; от радиаторов в их спинах волнами расходился жар, колебля густой нанотехнологический компот. Его не останавливали. Он думал, что ближе к территории Кулаков пунктов станет больше, но первый оказался и последним; Прибрежная Республика еле-еле наскребла сил на одномерную линию пикетов.