Фернанд Пориоль сконструировал собственноручно радиоаппараты, которые действовали на Англию. В Англии их принимали наши и отправляли в Москву. Эти телеграммы немцами не были запеленгованы.

Кто знал этот шифр? Четыре человека: я, Гроссфогель, Сокол и Вера Аккерман. Я не шифровал, шифровал Лео Гроссфогель. Потом, когда материалов было очень много, то передавали часть Соколу, который потом с женой их отправлял. Вторая была Вера Аккерман. После ареста Соколов, первое, что я сделал, — спас Аккерман, отправил ее, и она не попала в руки гестапо. А Соколы держались так, что его разорвали собаки на допросе, и он ничего не раскрыл. Жена его тоже вела себя так.

Значит, из того, что шло с половины 41-го г. по июнь 42-го г., ни одна не была раскрыта. Весь сорок второй год по вопросам исключительной важности я с разрешения Москвы переправлял через подпольный центр подпольного руководства Французской компартии. После 41-го года я обратился в Москву и сообщил, что имеются материалы исключительной важности, которые задерживаются за отсутствием связи. Тогда было разрешено мне войти в контакты с руководством партийного подполья, для связи выделили Пориоля, и он каждую неделю получал от нас только депеши исключительной важности. Шифр этот знали только Гроссфогель и я. Шифровал все фактически Гроссфогель. Все, что шло начиная от лета 41-го г. до моего ареста в ноябре 42-го г., шло через компартию, ни одна депеша расшифрована не была. Гестапо страшно мучило Гроссфогеля, потому что Кент утверждал, что Гроссфогель знал шифр. А тот твердил одно, что он не имел никакого дела с шифром. Я же говорил так — вы думаете, что задачей Гран шефа была шифровка телеграмм? Я передавал материалы открытым текстом, и они сами шифровали. Для этого был выделен человек, не знаю кто.

О Голландии. Там была внутренняя группа в девять человек. Из них только три попались. Попались два связиста — муж и жена, которые имели рацию. Попался Винтеринк, руководивший этой группой. Лучшим доказательством, что он не изменил, было то, что все другие, связанные с ним, не были арестованы. Там было другое — исключительная фигура пастора Крюйт, человек героический. Он и сын спустились с парашютами{136}. Это расскажу отдельно.

В заключении послесловия даю свою оценку: «Врагу все то, что шло с французской территории, что имело большое значение, и в малой степени не попало в руки противника». «Жиль Перро очень тепло писал о наших товарищах, которые боролись с нацизмом. Но читатели еще мало знают фамилии десятков наших комбатантов, которые погибли, которые выжили. Среди них самое почетное место занимают 25 женщин, которые погибли. 18 из них были антифашистками. Имена таких героинь, как Милдрид Харнак, Эрика Брокдорф, Ева Мария Бух, Ода Шотмюллер... Верю, что найдется когда-то новый Перро, который опишет борьбу, стойкость и смерть наших товарищей, фамилии таких героинь, как Сюзан Спаак, Мира Сокол, Софья Познаньска, Сюзан Куэн, Кете Фёлькнер, и другие комбатанты-разведчики Красного оркестра теперь уже признаются как синонимы героизма, исключительной преданности в борьбе с нацизмом.

История Красного оркестра еще далеко не закончена. Те, которые погибли, они умирали в 43-м и 44-м гг. Из многих писем, которые остались, такие, как письмо Сюзан Спаак, написанное за час-два до смерти, или Фернанда Пориоля, ощущается, что, идя на смерть, они шли с очень легким сердцем. А почему? Это были уже 43—44-й гг., когда и до них дошли уже вести о колоссальной победе Красной Армии, и они знали, что в этих победах были их крупицы борьбы. Знали, что отдают жизнь за то, что надо было бороться.

Возникает вопрос — почему Красный оркестр так популярен сейчас в Европе. А потому, что начинают понимать, что во Второй мировой войне группы борцов, которые носят наименование Красного оркестра, были группами специфического характера. Это не те, кого на языке разведок принято называть только профессиональными группами разведчиков. Несколько сот человек были разведчиками, но это были борцы против нацизма, которые опирались на широкую базу в сотни и тысячи других борцов с нацизмом. И каждый, кто читает об их жизни, борьбе, понимает, что двигало ими высокое чувство идейности, что в такой борьбе почетно не только участвовать, но и отдать жизнь. Уверен, что придут и другие писатели, и те, которые дополнят написанное, и перед нами предстанет во всем величии вся история этих прекраснейших групп советской разведки, которые называли Красным оркестром.

Хочу сказать о потерях групп Красного оркестра, чтобы раскрыть ложь наших противников которые утверждают, что потери были огромны. Их принцип такой: во Франции, Бельгии и Голландии действовали шестьсемь советских разведчиков. Авторы считают, что разведчики — это только те, которые были направлены Москвой. Это Отто — т. е. я, Венцель, Макаров, Кент, Ефремов, Данилов. С другой стороны — откуда взялась ложь немцев о том, что на Западе были тысячи советских разведчиков. Не понимают, тут главного, что в группах Красного оркестра разведчиками были не только те, кого отправили из Москвы.

Профессиональные разведчики были только ядром, вокруг которого собирались десятки других, затем сотни информаторов и сотни, тысячи антинацистов, собиравших материалы, представлявшие большую ценность.

Если меня спросят, сколько же было разведчиков в Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии, то я могу ответить — их насчитывалось около трехсот человек. Они обросли сотней людей на фабриках, в учреждениях, были информаторами. Особенно много было таких помощников во Франции. Тысячи людей из профсоюзов подполья — машинисты, железнодорожники, металлурги, участники Сопротивления. Все они в борьбе с немцами видели своей задачей узнавать, где находится враг, что он делает. Почти каждую неделю составлялись сводки информации. Так, машинисты, водившие поезда на линиях Франция —Польша, отмечали передвижение поездов, грузы, войска. Об этом они сообщали тем, с кем были связаны, а ко мне приходили уже итоговые сведения, через движение Сопротивления, компартию и близкие к ней организации. Из этого я отбирал тот материал, который отправляли в Москву. Если нас было триста человек, относившихся к Красному оркестру, то были еще сотни и сотни информаторов. В Польше и Германии информация поступала по меньшей мере от нескольких тысяч человек. Уверен, что ни одна иная разведка не могла располагать такой широкой сетью информаторов, пользоваться такой массой источников. Это была антинацистская борьба. Иные не знали, не интересовались — куда идет их информация, главное для них было то, что их действия направлены против нацизма. Прокоммунистические организации знали, что это идет для Красной армии. Таким образом, это не было делом пяти или восьми человек.

Повторю, что уже говорил вчера: когда Берзин меня спросил, сколько людей вам нужно, я ответил — на каждую страну по три человека. Один руководитель, второй — специалист по радиотехнике и третий — советник по военным вопросам. Руководитель должен иметь полное доверие Центра и возглавлять работу, радиоспециалист должен быть высокой квалификации, способный в случае войны наладить связь, сам делать рации. Такие люди, как Харнак в Германии, Радо в Швейцарии или я — во Франции, по военным вопросам мы специалистами не были. Для отбора материалов нужен был хороший военный советник. Когда я Берзину высказал свое мнение, он понял, в чем дело — главное, создать сеть информаторов для сбора сведений из среды убежденных антифашистов, т. к. Красная Армия является решающей силой разгрома нацизма, и ей будут содействовать борцы с фашизмом. Действие антифашистских групп продолжалось лет десять. В Германии начали создаваться антинацистские группы уже в 33-м году, позже они стали заниматься разведработой. Это были две группы: одна объединялась вокруг Арвида Харнака, Кукхофа, вторая вокруг Шульце-Бойзена. Первые годы эти группы имели задачу создания идеологического центра в борьбе с фашизмом. Во Франции этого не нужно было — те, кто со мной начинал работать, уже были идейно подготовленные антифашисты. В Германии борьба начиналась с того, чтобы завоевать души людей, ум людей, чтобы они поняли, что они не являются изменниками своей страны, но борцами за новую Германию. В 38—39-м гг. немецкие группы перешли к разведывательной работе. В отдельных случаях это было и раньше. Когда еще шла война в Испании, Шульце-Бойзен уже направлял очень ценную информацию о войне в Испании.