Какъ тридцать лѣтъ тому назадъ, такъ и теперь — въ Парижѣ больше, чѣмъ гдѣ-либо, вы видите — какое смѣшное противорѣчіе заключается въ томъ, что, съ одной стороны, всѣ склонны быть чиновниками: командовать, распоряжаться, важничать, а съ другой стороны, публика и не лобитъ, и не уважаетъ администрацію; она можетъ быть только послушна, по привычкѣ, и парижская толпа вообще довольно покладлива; но связи между администраторами и публикой нѣтъ. И, конечно каждый изъ васъ, кто бывалъ въ Парижѣ—присутствовалъ очень часто при сценахъ различнаго рода пререканій между чиновниками и тѣми, кто приходитъ въ канцеляріи и бюро. Всегда и вездѣ чувствуется взаимное раздраженіе, обидчивость, брезгливый формализмъ или даже рѣзкость, отсутствіе довѣрія и задорное желаніе быть, во что бы то ни стало, правымъ— съ обѣихъ сторонъ.

Конечно, при республиканскомъ режимѣ и при постоянной смѣнѣ министровъ — не можетъ быть такого единства, какое было при Наполеонѣ I и III-мъ, въ механизмѣ администраціи. При второй имперіи кто дѣлался сторонникомъ бонапартизма — тоть служилъ императору съ сознаніемъ, что его положеніе болѣе обезпечено, чѣмъ это можетъ быть въ республикѣ, гдѣ министры то и дѣло соскакиваютъ съ своихъ мѣстъ. Происходитъ постоянная перетасовка префектовъ, начальниковъ отдѣльныхъ частей, всевозможныхъ «шефовъ» и «сушефовъ». Теперешній префектъ — гораздо болѣе случайный человѣкъ, чѣмъ это было при имперіи. Какой-нибудь депутатъ попадетъ въ министры и можетъ любого изъ своихъ пріятелей или знакомыхъ назначитъ префектомъ. Обыкновенно, нынѣшній префектъ по тону и пріемамъ своимъ — менѣе «чинушъ», чѣмъ прежде. Въ тѣхъ первоклассныхъ префектурахъ, гдѣ мѣстное общество живетъ бойко и гдѣ есть блестящая иностранная колонія, префектъ старается быть свѣтскимъ человѣкомъ, играть роль миротворца и поддерживать авторитетъ власти въ самыхъ мягкихъ формахъ. Прежній типъ префекта «a poigne» — почти совсѣмъ вывелся. Но какъ бы ни былъ мягокъ и пріятенъ въ обращеніи префектъ, онъ все-таки же одинъ изъ винтовъ той машины, которая держитъ Францію; въ его распоряженіи — всегда вооруженная сила. Самоуправленіе только терпится, а не представляетъ собою, какъ въ Англіи, основы всего общественнаго и государственнаго зданія.

Такъ точно, и классическій типъ мэра измѣнился послѣ второй имперіи. Правительство не можетъ уже такъ могущественно вліять на мѣстное населеніе; и теперь вовсе не рѣдкость встрѣчать и по городамъ, и по деревнямъ мэровъ, хотя и назначенныхъ министромъ внутреннихъ дѣлъ, но болѣе или менѣе фрондирующихъ правительство. И все-таки же представитель общины есть никто иной какъ чиновникъ, котораго центральная власть можетъ, въ одно мгновенiе устранить. Обратитесь вы къ нему зачѣмъ-нибудь, французъ ли вы или иностранецъ — вы нерѣдко найдете въ немъ коренныя свойства французскаго администратора: должностное важничанье, формализмъ, желаніе казаться чиновникомъ, а не земцемъ.

Земския дѣла во Францiи вѣдаются «советами» — «мѣстными» и «общими» (conseils deneraux) или же городскими (conseils municipaux). При Наполеонѣ III-мъ всѣ эти земския представительства были въ рукахъ центральной власти; теперь они могутъ действовать самостоятельнѣе; но и въ нихъ насколько мнѣ приводилось наблюдать, нетъ настоящаго духа свободы я самоуправленія. И въ нихъ сказывается всеобщая склонность французовъ къ политиканству, къ духу партій, къ честолюбивой борьбѣ съ противниками.

Парижскій муниципальный совѣтъ — по нашему дума, считается самымъ «краснымъ». И въ немъ въ послѣдніе годы уже не мало, не только революціонеровъ, сочувствующихъ идеѣ коммуны, но и настоящихъ соціалистовъ. Каждому иностранцу очень странно видѣть, что такой городъ, какъ Парижъ, не имѣетъ своего собственнаго мэра — главы городского управленія. И при Наполеонѣ III, и при третьей республикѣ, правительство дѣлало, и до сихъ поръ дѣлаетъ, изъ вопроса о возстановленіи дожности мэра нѣчто роковое. Самый звукъ— «мэръ» превратился въ какое-то пугало, вродѣ пресловутаго, теперь и совсѣмъ истрепаннаго «spectre rouge» — краснаго призрака.

Откуда же это происходитъ, чѣмъ объясняется?…

А тѣмъ, что и республиканское правительство, да и самыя радикальныя министерства боятся возстановлять званіе мэра потому, что это — символъ революціонной коммуны города Парижа. Теперешній предсѣдатель думы фактически пользуется правами, какія имѣлъ бы и мэръ; но назовите его мэромъ — и сейчасъ же всплыветъ революціонная традиція, восходяшая до кровавыхъ дней первой республики.

Въ этомъ страхѣ есть извѣстное основаніе. Городъ Парижъ, въ лицѣ своихъ представителей, не смотритъ на себя просто, какъ на одинъ изъ большихъ городовъ Франціи. Вотъ уже сто лѣтъ, какъ онъ хочетъ поглощать всю страну и все государство — въ одномъ себѣ. Его дума должна быть высшей инстанціей для рѣшенія всѣхъ соціальныхъ и политическихъ вопросовъ. И такая традиція показываетъ опять-таки, что французы не могутъ довольствоваться обыкновеннымъ самоуправленіемъ, что они ко всему примѣшиваютъ партійную борьбу и склонны создавать ненужныя осложненія, гоняться за призраками и упускать изъ виду то, что прямо относится къ кореннымъ земскимъ интересамъ.

Иностранца поражаетъ также и то дѣтское противорѣчіе, какое существуетъ между отсутствіемъ въ Парижѣ званія городского головы — мэра — и тѣмъ, что отдѣльные городскіе округа имѣютъ администраторовъ, носящихъ званіе «мэровъ». To, что представляетъ собою пугало въ ратушѣ, то оказывается безобиднымъ въ отдѣльныхъ мэріяхъ.

И эта ратуша — богатѣйшій памятникъ архитектуры, связанный съ памятью о цѣломъ рядѣ самыхъ крупныхъ историческихъ событий — точно такъ же, какъ и каждая мэрія въ отдѣльности — все-таки же отзывается чиновничествомъ. Какимъ радикализмомъ ни отличаются парижскіе гласные, а въ томъ зданіи, куда они собираются — въ безчисленныхъ канцеляріяхъ вы наталкиваетесь на тотъ же самый духъ, убѣждаетесь, на каждомъ шагу, что формализмъ и канцелярская процедура царятъ повсюду. И парижскія мэріи — эти центральные дома гражданской городской жизни — тѣ же бывшія присутственныя міѣста, и даже съ подробностями, которыя придаютъ имъ мало симпатичный оттѣнокъ…

Въ нихъ вѣнчаются, записываютъ новорожденныхъ, совершаютъ всякие акты, чрезъ которые должны пройти обыватели въ благоустроенномъ городѣ; но въ нихъ же, въ вечерніе и ночные часы, доставляются уличныя женщины, которыхъ полиція травитъ какъ собакъ; въ нихъ же находятся и арестантскія камеры — по нашему кутузки — въ видѣ клѣтокъ, безъ всякой мебели, за желѣзными рѣшетками, какъ въ звѣринцѣ. Каждая мэрія — въ то же самое время и полицейскій участокъ. Она отзывается тюрьмой и кордегардіей. Десятки городовыхъ ночуютъ тамъ; оттуда въ желтыхъ каретахъ безъ оконъ, раздѣленныхъ на чуланчики, отправляютъ и ночныхъ арестантокъ.

Войдите вы въ залу любой парижской мэріи въ тотъ моментъ, когда пріѣзжаютъ новобрачные съ ихъ свидѣтелями, родными и знакомыми. Обыкновенно процедуру брачнаго акта исполняетъ помощникъ мэра, такъ называемый адъюнктъ, для чего надѣваетъ трехцвѣтный шарфъ. Онъ произносить непремѣнно рѣчь, иногда краткую, иногда довольно таки фразистую. Этотъ адъюнктъ или мэръ — если свадьба