Гурни изо всех сил попытался заставить мышцы повиноваться себе. Сердце его неистово забилось, все тело охватил жар. Но он не мог шевельнуть даже пальцем.

Первым за дело принялся управляющий. Он распахнул полы мундира, расстегнул штаны, и Гурни был вынужден наблюдать, как этот толстобрюхий негодяй насилует его родную сестру. Потом то же самое сделали пятеро солдат, выполняя команду Раббана. Сам похожий на колоду, Раббан внимательно наблюдал, как Гурни смотрит на происходящее. Халлек сгорал от ярости, надеясь, что сознание покинет его и покроет черным полотном небытия. Но природа не захотела смилостивиться над ним.

Последним к Бхет подошел сам Раббан. Он насиловал женщину жестоко и грубо, но она, к счастью, была почти без сознания. Закончив, Раббан сомкнул пальцы на шее Бхет, прикрыв большими пальцами беловатый шрам. Она снова принялась извиваться, стараясь вырваться из железной хватки, но Раббан повернул ее голову так, чтобы она смотрела на брата, и еще сильнее сдавил ее горло. Он еще раз со злостью вошел в ее тело, и стало видно, как напряглись его руки. Глаза Бхет стали вылезать из орбит.

Гурни оставалось только одно: неподвижно сидеть и смотреть, как перед его глазами убивают его сестру.

Вдвойне удовлетворенный Раббан встал, застегнул мундир. Улыбнувшись при взгляде на обе свои жертвы, он сказал:

— Оставьте тело здесь. Как долго продлится паралич у ее брата?

Рядом снова возник врач, которого совершенное на его глазах преступление оставило совершенно равнодушным.

— Доза была небольшая, так что он останется недвижимым еще час или два. Если бы я ввел больше кирара, то наступил бы гибернационный транс, а вы не хотели этого.

Раббан покачал головой.

— Оставим его здесь, и пусть смотрит, пока не начнет шевелиться. Пусть поразмыслит над своими ошибками.

Смеясь, Раббан отбыл в сопровождении своих гвардейцев. Гурни остался в кресле один и не привязанный, не в силах отвернуться от мертвого тела сестры. Изо рта Бхет медленно сочилась кровь.

Но даже паралич, охвативший тело Гурни, не смог помешать ему плакать, и слезы горячими каплями полились из его глаз.

Таинство жизни — это не проблема, которую надо разрешить, а реальность, которую надо прожить.

Медитация Бифрост Эйри, буддисламический текст

За полтора года Абульурд Харконнен превратился в окончательно сломленного судьбой человека. Он прятал от окружающих лицо, сгорая от стыда за то, что сделал его родной сын. Абульурд принял на свои плечи бремя вины и ответственности за трагедию, но это не помогало ему смотреть в глаза честным людям Ланкивейля.

Как он и опасался, после бойни, учиненной Раббаном во фьорде, рыбаки и китобои покинули прибрежные деревни, и они стояли совершенно обезлюдевшие. Брошенные людьми деревянные здания стояли на скалистых берегах бухт, как безмолвные призраки.

Абульурд отпустил слуг, и они с Эмми покинули главную резиденцию, оставив ее на месте как могильный камень, напоминавший о былом идиллическом существовании. Супруги выехали из больших домов своей резиденции, надеясь, что настанет день, когда вернутся хорошие времена, и тогда Абульурд и Эмми снова поселятся в своем родовом замке. Теперь же они жили на маленькой уединенной даче, построенной на крошечном клочке земли, затерянном среди некогда окровавленных вод фьорда.

Эмми, крепкая и бодрая Эмми, с лица которой никогда не сходила добрая улыбка, а глаза сияли неподдельным весельем и здравым смыслом, сразу постарела и поникла, словно на ее плечи давило непосильное бремя преступлений, совершенных ее испорченным сыном. Эмми всегда прочно стояла на земле, словно непоколебимый утес, и вот теперь прочность ее связи с миром поколебалась.

Глоссу Раббану был уже сорок один год. Это был взрослый человек, несущий полную ответственность за свои действия, но Эмми и Абульурд обвиняли во всем происшедшем прежде всего себя, думая, что это они не дали сыну надлежащего воспитания. Это они не смогли внушить ему чувства чести и любви, столь необходимые для правителя…

Раббан лично руководил нападением на Бифрост Эйри. Абульурд видел, как его сын командовал солдатами, сбросившими в пропасть его собственного деда. В Тула-Фьорде это чудовище, действуя своими руками, уничтожило экономику целого побережья. От представителей ОСПЧТ Абульурд и Эмми знали о пытках и издевательствах, которыми упивался Раббан, творя суд и расправу в поселках рабов на Гьеди Первой.

Как мог мой сын стать таким человеком?

Живя на своей затерянной среди морских просторов даче, Абульурд и Эмми попытались зачать другого ребенка. Это было трудное решение, но чета Харконненов наконец поняла, что не может больше считать Глоссу Раббана своим сыном. Такое решение первой приняла Эмми, и Абульурд не стал перечить жене.

Они не могли ликвидировать ущерб, причиненный Раббаном, но надеялись воспитать другого сына не так, как первого. Хотя Эмми была совершенно здорова, годы давали себя знать, она вышла из детородного возраста, да, кроме того, в семьях рода Харконненов никогда не бывало много детей.

Виктория, жена Дмитрия Харконнена, родила ему только одного сына — Владимира. После скандального развода Дмитрий женился на юной красавице Дафнии, но их первый сын — Маротин — страдал тяжелой умственной отсталостью и умер в возрасте двадцати восьми лет, а второй — Абульурд — отличался ясным умом и стал любимцем отца. Он часто, смеясь, играл с сыном, читал ему книги. Дмитрий с детства преподавал Абульурду сложную науку управления, читая мальчику вслух исторические трактаты принца Рафаэля Коррино.

Дмитрий мало занимался воспитанием старшего сына, и этот пробел с лихвой восполнила Виктория, которая слишком многому научила Владимира. Владимир и Абульурд были такими разными, что с трудом верилось, что у них один отец. К сожалению, Раббан взял от барона больше, чем от собственных родителей…

Прошло несколько месяцев добровольной изоляции Абульурда и Эмми. Однажды они решили посетить рынок в окрестной деревне, так как на даче закончились зелень и рыба. Супруги сели в лодку и отплыли к побережью. На них были надеты грубые домотканые одежды и заплатанные рубашки. Правитель и его жена не стали надевать приличествующих их сану драгоценностей.

Когда Абульурд и его жена вошли на рынок, правитель надеялся, что с ними будут разговаривать как с простыми деревенскими обитателями, что люди не узнают их. Но люди Ланкивейла слишком хорошо знали своих правителей в лицо. Деревенские жители приветствовали Абульурда и Эмми с такой сердечностью, что у супругов стало тяжело на душе. Абульурд понял, что напрасно подверг себя добровольному изгнанию. Местные жители нуждались в нем не меньше, чем он в них. То, что произошло в Бифрост Эйри, было самой страшной трагедией в истории Ланкивейля, но Абульурд Харконнен не имел права окончательно терять надежду. В сердце его народа продолжал гореть праведный огонь. Радушие народа заполнило пустоту в душе Абульурда.