– Юджин, не говори глупостей! У меня сейчас много денег – больше, чем у тебя, во всяком случае. И эти деньги так или иначе уйдут. Все равно от них проку не будет, я могу тратить их на что угодно. Так почему же тебе не воспользоваться хотя бы частью? Ты потом мне вернешь.

– Ну уж нет, – повторил Юджин. – Так у нас дело не пойдет. Я предпочитаю работать. А впрочем, дела мои совсем не так уж плохи. Возможно, мне удастся продать картину. В любой день может прийти сообщение о продаже. А что ты хотела предложить?

– Поедем завтра кататься. Мама уезжает в Бруклин к тете Элле. У тебя в мастерской есть телефон?

– Конечно, есть. Только я не советовал бы тебе звонить туда.

– От одного раза ничего не станется.

– Пожалуй, что и ничего. Но лучше нам этого не делать, во всяком случае не вводить в правило. Там народ очень строгий. Им приходится быть строгими.

– Понимаю, – сказала Карлотта. – Ну ладно, не буду. Я просто думала, как бы это устроить. Но давай условимся. Ты знаешь верхнюю дорогу по ту сторону реки?

– Знаю.

– Так вот, иди завтра по этой дороге в час дня, а я догоню тебя на машине. Тебе можно будет на этот раз уйти?

– Конечно, можно, – сказал Юджин, – я ведь только шутил. Я и денег могу раздобыть.

Когда он устроился на работу, у него еще оставались от его сбережений сто долларов. До сих пор он отчаянно цеплялся за них, но теперь, когда положение его несколько прояснилось, он решил, что может, пожалуй, позволить себе потратить кое-что. По всем признакам он находился на пути к выздоровлению. Счастье снова возвращалось к нему.

– Хорошо, в таком случае я вызову автомобиль. Ты ведь не прочь покататься?

– Нет, – ответил он. – Я захвачу с собой новый костюм и переоденусь в мастерской.

Она весело рассмеялась: его щепетильность и простодушие умиляли ее.

– Ты мой принц, мой прекрасный принц из детской книжки! – воскликнула она и бросилась ему на шею. – Ты ангел небесный, мое божество! Ты даже не догадываешься, как долго я тебя ждала! Мой волшебник, мой принц! Я люблю тебя, люблю! Лучше тебя нет на свете.

– А ты моя волшебница. Но оба мы с тобой нехорошие, и ты и я. Ты отступница, отщепенка, а я – мне даже страшно подумать, что я такое.

– Это что еще за слово – отщепенка? – спросила Карлотта. – Я такого и не слыхала.

– Отщепенка – это женщина, отвергнутая обществом, отбившаяся от стаи голубка.

– Что ж, на меня похоже, – сказала Карлотта, вытягивая свои сильные, гладкие руки и задорно смеясь. – Не желаю я связываться ни с какой стаей! Ко всем чертям стаю. – Она заговорила нарочито вульгарным тоном. – Лучше мне улететь с моим волшебником. Он мне дороже всего на свете. Только я да ты, мой принц! Так, значит, я твоя любимая отщепенка? Ну, скажи, ты любишь голубок, отбившихся от стаи?

– Это немыслимо! Ужасно! Ты невозможная женщина! – пытался остановить ее Юджин.

Но она закрыла ему рот поцелуем.

– Любишь, да?

– Эту – люблю. Эту голубку – да, – отвечал он, нежно гладя ее лицо. – Как ты хороша, Карлотта, как ты прелестна! Какая ты изумительная женщина!

Она бросилась ему на шею.

– Кто бы я ни была, я твоя, мой волшебник. Можешь требовать от меня все, что угодно, делать со мною все, что захочешь. Ты сладкий дурман, Юджин, мой ненаглядный! Когда ты со мною, я не помню себя от счастья, я ничего не вижу и не слышу. Ты заставляешь меня забывать обо всем. С тобой я ни о чем не думаю! И мне дела нет ни до чего. О, почему ты не свободен? Почему и я не свободна? Уехали бы мы с тобой на необитаемый остров! О, черт возьми! Жизнь – это сплошное недоразумение, правда? Так давай же брать от нее все, что она может нам дать!

Карлотта достаточно знала к этому времени о жизни Юджина, чтобы понимать его положение. Она знала, что он болен, хотя и не видела, в чем состоит его болезнь, но полагала, что причина ее в переутомлении. Ей было известно, что он беден, что у него ничего нет, если не считать нескольких картин, сданных на комиссию, но она не сомневалась, что к нему снова вернется дарование и он займет свое место в жизни. Знала она кое-что о его жене и очень радовалась, что ее здесь нет, ей хотелось бы, чтобы та никогда не приезжала. Карлотта побывала в Нью-Йорке, где путем расспросов в нескольких художественных магазинах узнала кое-что о карьере Юджина как художника, о том, какой это был многообещающий талант, и это еще больше подняло его в ее глазах. Она даже купила одну из его картин, выставленных у братьев Потль, предварительно расспросив Юджина, каким порядком картины сдаются на комиссию и как художник получает за них деньги за вычетом комиссионных. Она прямо заявила управляющему братьев Потль, что покупает картину для того, чтобы помочь художнику, и попросила поторопиться с отправкой чека. Будь Юджин один, этот чек в триста долларов послужил бы ему для того, чтобы выписать Анджелу. Теперь же он дал ему возможность весело проводить время в обществе Карлотты. Юджин не знал, что обязан ей этими деньгами, не знал и того, кому продана картина. Ему была сообщена вымышленная фамилия. Продажа картины до некоторой степени восстановила его веру в свою удачу. Если после столь долгого перерыва была продана картина – и за хорошую цену, – то будут проданы и другие.

Последовавшие за этим дни протекали в восхитительном разнообразии. Утром Юджин уходил в своем старом рабочем костюме, с сумкой, в которой лежал завтрак, а Карлотта, стоя у окна, махала ему на прощанье; если же в этот день у него было назначено где-нибудь свидание с нею, он надевал новый костюм, рассчитывая, что рабочий комбинезон и фуфайка защитят одежду от грязи и пыли. Он работал целый день с Джоном и Биллом, или с Малаки Демси и Джозефом (они теперь спорили между собой из-за него), либо, уйдя из мастерской пораньше, уезжал куда-нибудь с Карлоттой на автомобиле, а вечером возвращался домой, где она встречала его как ни в чем не бывало. Она терпеливо дожидалась его возвращения, как жена дожидается мужа, и, как жена, заботливо следила за тем, не нужно ли ему чего-нибудь. В мастерской Малаки и Джозеф или Джон и Билл, а порою и кое-кто из столяров и плотников со второго этажа наперебой старались залучить к себе Юджина. Малаки и Джозеф жаловались, что им скоро нельзя будет работать, – вон какие горы навалило стружек, красивых стружек ясеня, желтой сосны и ореха, пахнущих смолою и ладаном и напоминающих девичьи кудри. А Джон с Биллом уверяли, что не справляются с работой и им нужна помощь – грузить вагоны. Даже механик Джон-Бочка – и тот пытался представить дело так, будто ему нужен кочегар, но это ему не удавалось. Главный мастер прекрасно понимал, в чем дело, но молчал и посылал Юджина работать то с одними, то с другими, смотря по тому, где, по его мнению, он будет полезнее. Юджин относился ко всему этому добродушно. Ему было все равно, где работать, нравилось и грузить вагоны, и складывать материалы, и помогать в строгальном цехе. Нравилось также стоять, держа корзину под мышкой, и беседовать с Джоном-Бочкой или с Гарри Форнзом – «валять с ними дурака», по его выражению. Куда бы он ни шел, вслед неслись шутки и дружелюбные остроты, и он не чувствовал усталости.