Речь Геринга во славу Праздника урожая нашла в Германии немедленный и всеобщий отклик, который сотрудники СД обобщили так: он «обращался к сердцу и желудку». Его выступление вновь связало население с руководством – и это тогда, когда порой не справлялась пропаганда, призывая немецких рабочих повышать производительность труда или добровольно заниматься спортом после смены. Если моральный дух гражданских лиц и поколебался на протяжении лета, с началом осени 1942 г. он укрепился и оставался стабильно высоким; граждане рейха излучали оптимизм еще на протяжении нескольких месяцев. Для большинства немцев война по-прежнему сохраняла привкус оборонительных действий во имя нации, но в течение 1942 г. они вынужденно приспосабливались к переменам – приходилось выкачивать ресурсы оккупированной Европы для ведения более длительной и упорной борьбы. Понимание этого, пусть пока лишь отрывочное и нечеткое, все чаще приводило к неуютному осознанию того, насколько империалистической сделалась война, насколько прочно основывалась она на геноциде – уничтожении других народов[631].

В начале апреля 1942 г. Гальдер уточнял последние детали нового плана кампании в Советском Союзе. Доводы руководства ВМФ в пользу совместной с японцами «войне континентов» против британцев и американцев высшее руководство отвергло ради продолжения войны на суше против СССР. Как разъяснял Гитлер нацистским вождям спустя несколько недель, когда немцы уладят дела на востоке, война для них будет практически выигранной. Тогда, считал фюрер, Германия окажемся в состоянии вести крупномасштабную войну против англо-саксонских держав, которую они в долгосрочной перспективе выдержать не смогут. Гитлер продолжал верить, что после победы над Советским Союзом Британию удастся принудить к переговорам о мире, а с дезертирством британского союзника Америке до континентальной Европы не дотянуться. Немецкое руководство сделало слишком большие ставки в игре, чтобы просто уйти из-за карточного стола[632].

После столь катастрофического провала в оценках численности советских войск разведка немецкой армии вновь занялась подсчетами возможностей противника, однако немцы опять серьезно недооценили количество советского вооружения, войск и резервов и пришли к выводу, будто их главный враг не оправился от понесенных зимой потерь. К счастью для немцев, советская разведка сработала не лучше, поэтому командование Красной армии готовилось к возобновлению наступления на Москву группы армий «Центр». Вместо этого все усилия немецкой военной машины сконцентрировались на направлении группы армий «Юг» и завоевании нефтяных месторождений Кавказа. «Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, – заявил Гитлер генералу Паулюсу, командующему 6-й армией, – мне придется сворачивать эту войну». В 1941 г. традиционно мыслящие прусские генералы стремились разгромить Красную армию в генеральном сражении, уничтожив ее войска на московском направлении, но Гитлер проявлял больше интереса к захвату зерновой житницы СССР Украины и к нефтяным вышкам. Теперь все они мыслили в одном ключе, поскольку, как считалось, угроза отключения советской экономики от источников энергии заставит Красную армию сражаться насмерть. Разбив ее наконец, вермахт сможет добыть столь необходимые рейху ресурсы и закончить войну на востоке победой[633].

Задача операции «Блау», по Гальдеру, состояла в выдвижении в направлении Кавказа по берегу Черного моря. Первая цель – овладение Севастополем и Керченским полуостровом для исключения возможности удара по немецким войскам с юга. Сосредоточение надежд на группе армий «Юг» диктовалось не только стратегическими предпочтениями, но в той же мере и вынужденной необходимостью. В конце марта 95 % немецких дивизий по-прежнему считались неготовыми к ведению наступательных действий. К началу мая Восточному фронту не хватало 625 000 солдат и 90 % моторной техники из-за до сих пор не восполненных потерь предыдущих девяти месяцев. Группа армий «Юг» получила основную долю ресурсов: из шестидесяти восьми ее дивизий семнадцать удалось пополнить частично, тем временем как подавляющее большинство соединений – всего сорок восемь – были укомплектованы заново. Если в июне 1941 г. вторжение разворачивалось по всей ширине границы силами трех групп армий, в данной кампании задача групп армий «Север» и «Центр» состояла в удержании позиций[634].

Служивший на Северном фронте молодой пехотинец Вильгельм Абель сообразил, что, раз особо ценные танковые части отправляют на юг, значит, штурма Ленинграда с суши ждать не приходится. Но, как поведал он сестре в Вестфалии, у них осталось полно артиллерии и авиации для неустанных обстрелов и бомбежек города. Абель задавался вопросом, удастся ли быстро завершить русскую кампанию, чтобы в том же году успеть высадиться в Англии и поквитаться за авианалеты. А между тем на солнышке раннего мая он с товарищами ловил рыбу в Ладожском озере, глуша ее ручными гранатами[635].

Во многих сотнях километров южнее Гельмут Паулюс находился на реке Миус – одном из дальних юго-восточных плацдармов Восточного фронта. О немецком наступлении он услышал одним из последних. В первых числах июля 1942 г. его сестра и мать из экстренных сводок радио узнали о падении Севастополя и начале так давно ожидавшейся летней кампании. А Гельмут между тем беспокоился о делах далекого дома, в Пфорцхайме: ему уже приходилось читать о карточках на картофель, введенных впервые; слышать тревожные реплики вернувшегося из отпуска товарища о «настроениях и жизни дома»; и он сомневался, правильно ли поступила мать, пожертвовав ему свой паек шоколада. Как и все прочие ветераны в части, Гельмут негодовал из-за устроенных командованием учений. Он просто не мог понять, зачем попусту тратятся горы ценных артиллерийских снарядов, не говоря уже о случайных потерях во время бестолковых тренировок. В их подразделении, например, один солдат погиб от неудачно брошенной новобранцем гранаты. Один из товарищей выступил с подходящей «философией»: «Если уж в тебя не попадут на фронте, то тебе выстрелят в зад в тылу, но в любом случае прикончат»[636].

Когда подошла к концу первая неделя июля, радио с домашнего фронта принесло вести о начале огромного наступления к северо-востоку от их расположений, а на Миусском участке все шло своим чередом. Подготовка усилилась: форсированные марши и время от времени налеты какого-нибудь советского биплана не давали расслабляться. Когда солдаты смотрели комедию «Веселые бродяги», Гельмута поразили перемены в сослуживцах, подмеченные им во время демонстрации фильма: «Теперь мы редко смеемся… Если хорошо подумать о том, что любой из них имеет на совести по меньшей мере десяток русских, то можно немного поразиться такому возбуждению»[637].