— Опыты Стоуна противоречивы. Пока мы действовали, строго следуя его записям, результат был отрицательным.

В руках ученого появилась книга, которую я узнал, хоть видел всего два раза в жизни: первый, когда воровал, а второй — когда отдавал перекупщику. Дневник Стоуна. То, за чем охотится Вудроу. Получи мы его, и наш уговор выполнен. Останется лишь поймать Ртутную Крысу и закончить эксперимент с обратным процессом.

— Часть данных зашифрована, — сказал доктор. — Возможно, Стоун не хотел, чтобы этим воспользовались без него.

— Так расшифруйте! — воскликнул Энтони таким же тоном, как требует, наверное, от камердинера сорочку.

— Мы не можем, — терпеливо ответили ему. — Шифр не поддается никакой схеме.

— Тогда обратитесь к нему.

Я навострил уши. «К нему?»

— Он не поможет нам, — голос доктора звучал так, будто кто-то сжал ему горло. — Мало того, что он не в себе, так еще и страдает фрагментальной амнезией.

— Мне безразличен его диагноз, — заявил Энтони. — Если это написал Стоун, то пускай сам Стоун и расшифровывает. А если вы не можете урезонить его достаточно для сотрудничества, то мне придется заменить вас на тех, кто постарается найти подход к этому человеку. Может он и безумец, но единственный из вас, кто умеет создавать людей нового образца. Я сам встречусь с ним, черт подери!

Я дождался, пока он покинет лабораторию, и затем сам выбрался из трубы. Путь обратно не принес никаких сюрпризов, и уже спустя двадцать минут я встретился с Вудроу. Он скрывался между оставленными кем-то ящиками.

Услышав об Энтони, он не особо удивился.

— Я и прежде подозревал его в причастности. Именно за ним пришлось следить, когда мы с вами столкнулись в «Бубенчиках». Но сейчас он не проходил мимо меня, получается, здесь есть другой вход, что неудивительно.

Его порадовали новости о дневнике Стоуна и о том, что Ртутная Крыса где-то поблизости.

— Это чудесно, — Вудроу сосредоточенно обдумывал мои слова и едва ли на самом деле считал, что сказанное мною можно охарактеризовать восторженным словом «чудесно». — Значит, его будет легче поймать.

— Даже не верится.

Он хмыкнул, отвлекаясь от своих мыслей, и потребовал объясниться.

— Не верится, что всё это в ближайшее время закончится, — я взмахнул рукой, как бы указывая, что имею в виду происходящее. — И я стану свободен.

— Конечно, — он улыбнулся, хотя эта улыбка была далека от демонстрации веселья. — И что вы собираетесь делать потом?

— Не знаю, — соврал я, почему-то не желая делиться планами относительно жизни на островах, не подчиняющихся Империи. — Возможно, покину Асилум.

— Жаль, — вздохнул он, чем весьма меня удивил. — Я должен был это предвидеть. После случившегося такое решение — наилучший вариант. И все же не хотелось бы терять вас из виду.

Я был удивлен. Он много раз говорил о дружбе между нами, но я бы соврал, если бы сказал, что воспринял его слова всерьез.

— Простите, Вудроу… Генри, но неужели в ваших планах были рождественские ужины с вором? Или вы бы позвали меня крестить ваших детей?

Он усмехнулся и покачал головой:

— Вы правы. Это нелепо. И все же, умные люди — невероятная редкость. Красивые, приятные в общении, обаятельные, с тонким чувством юмора — таких предостаточно. Но умные — это белые вороны в своем роде. Рано или поздно наступает момент, когда ты с горечью осознаешь, что намного опережаешь окружающих. Ты не испытываешь радости, нет. Скорее боль. Ум не только дает неоспоримые преимущества, но и лишает одного из важнейших компонентов счастья. Общества. Можно смириться со многими недостатками окружения, кроме его бесконечной глупости. Это разъедает день за днем. Череда разочарований. В приятелях, родителях, в тех, кто еще вчера казался авторитетом. Умный человек обречен на одиночество, если не готов терпеть дискомфорт и притворяться. Ведь обществу не нужны такие люди, изгои, выродки. Никто не хочет ощущать собственную никчемность, ущербность. И когда встречаешь человека, с которым чувствуешь себя на равных, испытываешь удовлетворение потребности в социуме. Мне несказанно повезло встретить двух таких людей. Вас, Арчи, и несравненную леди Коллинс. На такое счастье, боюсь, я не заслужил.

Я оторопело молчал. От кого-то подобная речь могла бы сойти за насмешку, но не от него. Хотелось ли мне с ним согласиться? Нет. Но был ли он прав? Хм, я никогда не рассматривал свою жизнь под таким углом. В конце концов, это он из нас двоих ученый и философ. Прежде мое добровольное отречение от человеческого общения казалось мне вполне закономерным. Любые связи делают уязвимым, да и мало кто всерьез хотел бы завести приятеля с моим ремеслом. Я богач среди бедняков. Нищие будут ждать от меня подачки, а знатные аристократы побрезгуют подать мне руку.

— Я не хотел вас смутить, — Вудроу снова улыбался. — Правду часто тяжело сказать и услышать. Простите, если мое поведение оказалось некорректным.

— Нисколько, — соврал я. — Но вы правы, я смущен. В большей степени тем, что это говорите мне вы. По сути, не совсем человек.

— Я оказался достаточно человечным, чтобы спасти вашу шкуру сперва от бандитов, затем от Крысы и венаторов. Но недостаточно, чтобы заслужить вашу дружбу, — произнес он с удивительным спокойствием. От другого это звучало бы с обидой или с обвинением, но не от ловца. Он констатировал факт с бесстрастностью ученого, изучающего очередную теорию. Я же только удивился тому, что обязан ему жизнью за первый побег от псов Маркиза. — Что ж, в таком случае давайте продолжим наше дело.

— Послушайте, Генри, я вовсе не имел в виду…

— Не стоит, — прервал он меня. — Меня не оскорбляет ваша честность, а вот ложь вполне способна на это. Значит, вы ханжа в большей степени, чем я.

* * *

Энтони слишком громко хлопнул дверью. Он был раздражен, взвинчен до предела и даже не стал включать яркий свет, ограничившись настольной лампой. Нанятые ученые возможно и были лучшими в своем университете, но порой проявляли чудеса тупости. Например, не были способны уложиться в сроки. Если для успеха необходимо добиться расшифровки проклятых дневников, то он — Энтони — точно знал, что нужно делать. Даже если Стоун трижды безумен и опасен, как взбесившийся зверь. Раз уж эти бестолковые книжные черви не в состоянии обуздать свой страх, придется сделать всё самому.

Энтони положил книгу перед собой на стол. Лицо скривилось, будто его разъедала внутренняя желчь. Иметь в руках власть и в то же время не иметь возможности ею воспользоваться — тяжелое испытание. Зашифрованные записи оказались непреодолимым препятствием на пути к вершине.

Прошла уже первая неделя заседания парламента. Осталось всего семь дней, чтобы воплотить план в жизнь. Он все положил на это и не мог ждать. Энтони взял хрустальный графин с бренди, плеснул немного в бокал. Капли забрызгали стол.

Настенные часы ударом маятника сообщили о восьми вечера. Он выпрямился, отпил из бокала, глядя в окно, и только тогда увидел что-то в отражении. А может, просто почувствовал движение воздуха. Его рука дернулась к ящику стола.