«Блуп».

Чаша с водой, как и площадь, — выросла. Ее обитатель тоже. Плоские рыбьи глаза размером с небольшой щит пристально и с сомнением смотрели на Джейм снизу вверх. Огромная голова, казалось, несла только эти гигантские зрачки, рот да усы-бакенбарды. Рыбешка потерлась подбородком о край бассейна, устраиваясь поудобнее, и четыре уса заскрежетали о камень. Еще два свисали с верхней губы, как отпущенные поводья, один чуть не задевал голову девушки. Толстые губы раскрылись, и из них донесся тихий, сонный голосок:

— Жила-была девушка, девица, дева. Ох, до чего же прекрасна, до чего горда.

Джейм опешила. Она была почти уверена, что знает этот голос, вяло разжевывающий новую тайну.

— Ни один сын вождя не сделает того, что она, ох, ни один. Когда земля трясется, нужна она, только она, чтобы пленить Речную Змею.

Пасть монстра разевалась все шире и шире. В глубине розовой ребристой глотки гнездилось нечто мерцающее, как липкий жемчуг. Джейм слышала, что некоторые сомы носят оплодотворенные яйца (смешно думать об икринках при виде такой громадины) во рту, где и выводится потомство, но у этого «яйца» под слизистой скорлупой различались линии теней, нет, черты лица, будто прикрытого полупрозрачной перепонкой, — лица, которое Джейм знала слишком хорошо, хотя и никогда не видела до сих пор без по меньшей мере узорчатой маски.

— Миледи? Калистина?

Ну да, странно, хотя и не слишком, — не удивительнее, чем Балдан в зобу у Горго. Неужто отношения с водой всегда оканчиваются неизбежным «есть или быть съеденным»? И она спросила снова, шутя, хотя в каждой шутке, как известно, половина правды:

— Это рыба проглотила тебя или ты натянула ее?

— Бедная дева, — ответил внезапно погрустневший голос. — Бедная хорошенькая девушка. Змея съела ее цели-ко-ооом.

Герб Каинрона — гадюка, пожирающая свой выводок, но Калистина наверняка говорит не об этом, так ведь? Несмотря на схожесть (гордость, амбиции — падение?), это история кого-то другого.

— Кто ты? — Джейм нагнулась, опустив голову в пасть созданию и положив руки между зубов, которые у рыбки нормальных размеров были бы маленькими. — Кто ты?

От улыбки лицо за мембраной дернулось и поплыло, как еще лишенный мозга плод в утробе.

— Съеденная Когда-то, — ответил уже другой голос на языке мерикитов.

— Я понимаю! — А почему бы и нет? Одни предки знают, что может произойти в этом священном месте чужих богов. Держись сути. — Зачем ты здесь?

— Найти героя — насытить Змею — спасти мир.

— О, это сильно поможет. «Насытить» в каком смысле?

— Милая девочка, догадайся.

Угу. Что это, если не еще одна игра в пятнашки, где ищущий под маской, а одна жертва сменяет другую? Но когда она попробовала сорвать ивовую корону, листья так запутались в волосах, словно веточки пустили корни в черепе. Возможно, так и есть. Неудивительно, что Претендент не горел желанием надевать чертову штуку. И теперь, чуть не содрав с себя скальп, Джейм продолжала усердно сражаться с венком, — в чем же будет заключаться победа?

М-да, разве что только Сынок пособит. Он уже оправился от приступа кашля и на ощупь двигался на звук голоса девушки. Какая бы слепота ни сокрыла от него зрелище Сожженных Однажды, теперь глаза мерикита застилал голубой дым. Он подошел к черному мазку и шагнул на — в — него, только вот для Любимца это была всего лишь угольная линия, начерченная на брусчатке. Так он и шагал по пустоте пропасти.

— …Как очень, очень, очень хорошие друзья… — ворковал вкрадчивый голос Калистины.

Гигантский перепончатый плавник вынырнул из воды и, напряженный, завис над ободом резервуара. Левиафан вырос над Джейм, как нос корабля, вот-вот готового врезаться в скалы, и рухнул вниз. Девушка оказалась распластанной на спине, голова ее свисала над бездной, она еще успела удивиться, что не превратилась в лепешку. На фоне потемневшего неба вырисовывались ребра, а между ними маячила немыслимая луна с перекошенным лицом Калистины.

— …Проглотила це-ли-ко-ооом… — пропело оно.

Рокот заглушил ее голос. Он шел из-за спины, быстро приближаясь, сопровождаемый треском и скрежетом. Джейм вцепилась в бакенбарды монстра, чтобы устоять на ногах: камни мостовой раскалывались на части. Взглянув через плечо, девушка увидела разверзнувшийся пламенеющий багровым рубец, уходящий глубоко под землю. И тут нахлынувшая волна жара перекрыла дыхание.

— Перестань, — просипела она. — Проклятие, сейчас… не твоя… очередь!

Лунный лик, надув губки, переместился, и громадная рыба с плеском свалилась обратно в бассейн, потянув за собой Джейм и вздыбив волну, чуть не смывшую ее. Широкая пасть захлопнулась: «Умп». Покрасневшая вода забурлила. Позади Джейм вибрирующая трещина, бегущая от горловины колодца, проломила брешь в угольном священном рисунке, почти достигнув бассейна. Земля снова затряслась.

— Как нам остановить это? — прокричала девушка.

Неторопливый голос ответил:

— Тебе же сказано: насытить Змею.

— Угу. Нет, должен быть другой путь. Где мне найти Земляную Женщину?

— В ее хижине. Где же еще?

— В Пештаре?

— Тупо-глупо-тупо.

— Слушай, ты, рыбья голова: ты одна в этой кипящей ухе.

Хотя, может, они там и вдвоем. Вот сквозь пар пробирается Сынок. Треклятие. Он что, так же запросто миновал расселину?

Толстые губы сома вновь раздвинулись, и голос изнутри пробурчал:

— Кем-то же надо накормить эту бесову Змею. Ну же, мальчик, сюда, здесь, здесь!

— Ох, чтоб тебе свариться, — с омерзением бросила Джейм, повернулась и побежала.

Инстинкт говорил, что она знает, куда мчаться, только вот умалчивал, как туда добраться.

Гигантские мазки, распростершиеся по равнине, затрудняли путь. Их образовывало множество линий, замкнутых и нет. Каковы бы ни были все их свойства, одно было ясно — они несомненно служили рядом траншей, защищающих от незваного вторжения. Дрожащим трещинам приходилось пробиваться через каждый штрих по очереди, чтобы переползти площадь, — одной, той, в западном углу, у чаши, уже почти удалось это. Другие разламывали камни куда ближе к центру — к жерлу колодца, извергая горячую кровь Змеи. Жар сталкивался с холодным дыханием рисунков, клубы дыма и пара, потоки красной воды — все напоминало о горящем поле боя, — в сущности, так оно и было. Юг и запад то появлялись, то исчезали в колышущейся дымке. Север и восток и вовсе пропали.

Конечно, некоторое утешение несла мысль о том, что Сынок вообще ничего не видит; но его не остановили ни священные линии, ни расселины — ведь в реальности, во дворе, они не более чем едва заметные трещинки. Он бродит по пятидесятифутовой площади, а ту равнину, которая открывалась перед Джейм до последней встряски, не обойти и за неделю, если не месяц, — а может, потребовалась бы целая жизнь.