На самом деле они довольно давно уже не были друзьями – на Лайм-стрит Гудини и Дойл вели настоящую войну. Когда духи предупредили сэра Артура о приближающейся трагедии, он даже не попытался связаться с Гудини, «ведь он только посмеялся бы над моими словами и надо мной самим», – писал он Бесс Гудини.

Пытаясь разгадать тайну смерти Гудини, сэр Артур возобновил общение с его вдовой. И Бесс, тронутая искренней скорбью сэра Артура, попыталась примирить его и своего мужа, пусть и после смерти. Гарри, как сказала она Дойлу, всегда восхищался им и «был бы счастливейшим человеком в мире, если бы ему только удалось прийти с вами к единому мнению о спиритизме».

Сэр Артур верил ей. Но, впрочем, он всегда считал Гудини кем-то вроде падшего героя. Его крестовый поход «был нападением на все, что для нас дорого, – писал Дойл Бесс, – но за всей этой суетой я видел другого человека – любящего супруга, доброго друга и чистую душу. Я никогда не встречал никого, кто производил бы столь противоречивое впечатление».

Сэр Артур надеялся, что после смерти Гудини попросит у него прощения за свое упрямство – как Кингсли принес извинения за свой скептицизм в отношении спиритуализма. Сразу после похорон – его хоронили в том же гробу, в котором опускали на дно бассейна в отеле «Шелтон», – сэр Артур попытался связаться с его духом.

Хотела воссоединиться с Гудини и Бесс. После его смерти она впала в глубокую депрессию и пыталась избавиться от отчаяния при помощи спиритических сеансов и алкоголя. Когда на душе становилось совсем плохо, она молилась о разговоре с мужем, сказала она сэру Артуру. И однажды в такой момент ее молитвы, казалось, были услышаны – послышался громкий хруст и без какой-либо видимой причины в комнате треснуло зеркало. Бесс восприняла это как весточку. На смертном одре он поклялся, что попытается вернуться к ней, и Дойл уверял ее, что они еще услышат его голос. Но так и не получив ответа от Гудини, Бесс смирилась и перешла к более традиционному способу общения с мертвыми. «Когда я в следующий раз отправлюсь на могилу любимого, я оставлю ему цветок от вас», – писала она сэру Артуру.

За доброту сэра Артура Бесс хотела подарить ему несколько ценных книг из огромной коллекции Гудини, посвященной спиритуализму, но Дойл отказался от подарка. Он как раз работал над длинной статьей, которую собирался посвятить неудачным попыткам Гудини разоблачить Марджери, но теперь статья во многом превратилась в панегирик: сэр Артур описывал Гудини как «прекрасного», «щедрого», «самого отважного человека своего поколения». Дойл не хотел, чтобы миру показалось, будто он изменил свою точку зрения о Гудини из-за того, что Бесс вручила ему какие-то подарки. Тогда вдова Гудини настояла на том, чтобы сэр Артур принял другой дар – по ее словам, Гарри сам собирался преподнести эту вещь, на которой значилось: «Не продавать ни за какую цену». Это был альбом зарисовок одного малоизвестного викторианского художника.

На одном из рисунков Чарльза Дойла изображена ночная охота: луна отражается в водах болота, гончие преследуют рысь с лицом демона, а за всем этим со стороны наблюдает ангел (ведь Чарльз был истово верующим католиком и привносил в свои картины не только ад, но и рай) – и крылатая рысь отшатывается от его света. Белый конь, на котором восседает ангел, встает на дыбы. Сэр Артур верил, что его отец был медиумом и запечатлевал свои оккультные видения на холсте. К сожалению, как и большинство людей, наделенных даром, Чарльз Дойл страдал от такого порока, как алкоголизм. Юный Артур замечал тремор отца всякий раз, когда тот держал в руках кисть или чистил рыбу, пойманную на ужин. Когда Артур вырос и стал врачом, он видел пациентов с таким же заболеванием и думал о delirium tremens[89] – основном проявлении разрушения души.

Даже внешний вид Чарльза Дойла казался странным, и не столько из-за худобы и вызванной алкоголизмом изможденности, сколько из-за поведения: он явно был не от мира сего. «Мыслями он всегда витал в облаках, – вспоминал сэр Артур, – и нисколько не ценил мир реальный». В альбоме, который прислала Бесс, был автопортрет Чарльза: там он был изображен крошечным человечком, зажатым в когтях огромного ворона, беспомощным пред ликом всех чудовищ его воображения.

Макабр и магия были основной темой картин Чарльза Дойла. Он рисовал призраков и фей. Когда Чарльз исчез, его собутыльники опасались, что обедневший художник, продававший свои холсты за бутылку вина, нырнул в омут тьмы и не смог оттуда выбраться. Ходили слухи, что его посадили в тюрьму за какое-то ужасное преступление или что он живьем провалился в преисподнюю, которую так часто изображал на своих холстах.

На самом же деле Чарльз стал живым скелетом в шкафу семейства Дойлов. В обществе, где главное значение имела репутация предков, сэр Артур никому так и не открыл правду об исчезновении Чарльза – что отца поместили в психиатрическую лечебницу, когда он сам был совсем маленьким. Отвернувшись от Чарльза, сэр Артур отрекся и от мистицизма. Он стал агностиком, врачом и создателем Шерлока Холмса, символа дедуктивного мышления. Но вскоре после того, как Чарльз умер в одиночестве в больнице, сэр Артур убил Холмса и вступил в Общество психических исследований. В каком-то смысле как отца, так и сына манил мир незримого.

В альбоме, доставшемся сэру Артуру, было много классических образцов творчества его отца – гигантские птицы уносят прочь беспомощных людей, крылатые сирены заманивают несчастных неведомо куда… Одна картина имела для сэра Артура особое значение: мертвые солдаты лежат на поле боя, и свет их душ устремляется к небесам. Отложив альбом, сэр Артур взглянул на подернутые туманом холмы Суссекса. Он не сомневался, что дух Гудини позаботился о том, чтобы картины отца попали к нему. Сэр Артур мысленно поблагодарил старого друга. И пусть сейчас только кто-то осмелился бы доказывать, что дух Гудини не услышал его.

Гарри Гудини и Марджери, Лайм-стрит, июль 1924 года