— Так мне сказал сам Парада.

— Сэрро известно достаточно, чтобы сместить все правительство, — замечает Скэки.

— Нельзя волновать Его Святейшество такой информацией, — говорит Антонуччи. Нынешний Папа был ярым сторонником «Опус Деи» и даже причислил недавно к лику блаженных отца Эскрива, а это первый шаг к канонизации. Вынуждать его просмотреть информацию об участии ордена в нескольких крайне жестоких операциях против заговора коммунизма было бы, по меньшей мере, неловко.

Но еще хуже, если разразится скандал с действующим правительством, когда в разгаре переговоры о возвращении церкви полновесного юридического статуса в Мексике. Такие разоблачения наверняка потопят правительство, а вместе с ним и переговоры, и маятник качнется в пользу еретических теологов-либералов, а многие из них — «полезные глупцы» с добрыми намерениями, они станут помогать установлению коммунистического режима.

Так происходило всюду, размышляет Антонуччи: сбитые с толку, заблуждающиеся священники-либералы помогали коммунистам прийти к власти, а потом красные устраивали массовые расстрелы священнослужителей. Так случилось в Испании, почему, собственно, блаженный Эскрива и основал орден.

Как члены «Опус Деи», и Антонуччи и Скэки хорошо подкованы в концепции превосходящего добра; а для Сола Скэки добро — уничтожение коммунизма перевешивает зло — коррупцию. Есть у него и еще кое-какие соображения насчет договора НАФТА, до сих пор дебатируемого в Конгрессе. Если компромат Парады обнародовать, to это угробит договор. А без него не останется никакой надежды на развитие среднего класса в Мексике, он же, в свою очередь, — единственное противоядие от отравляющего распространения коммунизма.

— У нас есть сейчас возможность, — говорит Антонуччи, — совершить благодеяние для душ миллионов верующих — заработав благодарность правительства, вернуть истинную церковь мексиканскому народу.

— Если мы не дадим этой информации ходу.

— Вот именно.

— Но это не так просто, — роняет Скэки. — Парада явно уже ознакомился с материалами, и он непременно публично поделится сведениями, если поймет...

Антонуччи поднимается:

— Ну, земные трудности я всегда предоставляю улаживать мирским братьям ордена. Я в этом ничего не смыслю.

А Скэки смыслит. И очень даже.

Адан лежит в постели в большом estancia (и одновременно крепости) на ранчо Лас-Бардас, принадлежащем Раулю, у дороги между Тихуаной и Текате.

Главные жилые помещения ранчо — отдельные коттеджи для Адана и Рауля — окружены десятифутовой стеной, она утыкана осколками бутылок, а поверх еще пущена колючая проволока. Ворот двое, каждые с могучими, укрепленными сталью дверями, в каждом углу вышки с прожекторами, на них несут вахту охранники с «АК-47», пулеметами «М-50» и китайскими противотанковыми ружьями.

Даже чтобы приблизиться к дому, надо проехать две мили по грунтовой дороге, свернув с шоссе; но, скорее всего, вам вряд ли удастся выехать на эту дорогу, потому что развилка на шоссе охраняется полисменами в штатском.

Вот здесь братья и спрятались сразу после нападения на дискоклуб «Ла Сирена», и теперь вся охрана дома начеку. Охранники патрулируют дом днем и ночью, окрестности объезжают отряды на джипах, электронными приборами пытаются засечь радиопередатчики или чужие звонки с мобильников.

Мануэль Санчес караулит под окном Адана, точно преданный пес. Мы теперь с ним близнецы, думает Адан, с одинаково изувеченными конечностями. Но моя рана заживет, а его хромота — навсегда, потому я и держу беднягу у себя на службе все эти годы телохранителем, с давних дней операции «Кондор».

Санчес свой пост не оставляет никогда — ни поесть, ни поспать.

Так, изредка привалится к стене, баюкая обрез на коленях, или иной раз встанет и поковыляет немного вдоль стенки взад-вперед.

— Зря, патрон, вы меня с собой не взяли, — пенял он Адану, по лицу у него струятся слезы. — Лучше б я был рядом.

— Твоя работа защищать мой дом и мою семью, — ответил Адан. — И ты еще никогда не подводил меня.

И вряд ли когда подведет.

Мануэль ни на минуту не отходит от окна Адана. Кухарки приносят ему тарелки с теплыми тортильяс, refritas[119]и перцем, горячий бульон с albon-digas, и он усаживается под окном и ест. Но никуда не уходит: дон Адан спас ему жизнь и ногу, и дон Адан, его жена и дочка в доме. И если sicarios Гуэро проберутся на территорию, им придется пройти через труп Мануэля Санчеса, чтобы добраться до них.

Потому что живой Мануэль не пропустит никого.

Адан рад, что Люсия и Глория ощущают себя в безопасности, когда рядом Мануэль, и то хорошо. Они уже напереживались, когда их разбудили среди ночи sicarios и стремительно умчали в деревню, не дав даже возможности собрать вещи. Нервотрепка спровоцировала сильный приступ удушья, пришлось доставлять на самолете доктора, потом, завязав ему глаза, везти на ранчо осматривать больную девочку. Дорогое и хрупкое медицинское оборудование — респираторы, дыхательные приборы, увлажнители воздуха — все пришлось паковать и везти сюда из дома глухой ночью. Но даже и теперь, несколько недель спустя, Глория иногда начинала задыхаться.

А когда девочка увидела, что отец хромает, что ему больно, для нее это был новый шок. Адану неприятно, что приходится лгать девочке, плести, будто он свалился с мотоцикла, обманывать, что в деревне они задерживаются из-за того, что тут целебный воздух.

Но девочка она не глупая, как известно Адану. Она видит вышки, оружие, охранников и скоро поймет, что все объяснения, будто семья у них очень богата и оттого нуждается в охране, шиты белыми нитками.

И тогда Глория начнет задавать вопросы потруднее.

И отвечать на них будет нелегко.

Спросит: а чем же папочка зарабатывает на жизнь?

Поймет ли она? — думает Адан. Ему тревожно, он нервничает, он устал болеть. А если по-честному, признается он себе, ты скучаешь по Норе. Скучаешь и по сексу, и по разговорам. Было бы здорово обсудить с ней сложившуюся ситуацию.

Адан изловчился позвонить ей назавтра после нападения на «Ла Сирену». Она, конечно, видела новости по ТВ или прочитала в газетах, и он хотел успокоить ее, что с ним все в порядке. Сказать, что увидеться они смогут только через несколько недель. Но что еще важнее, предупредить, что ей нельзя приезжать в Мексику, пока он не известит ее, что тут безопасно.

Ответила Нора в точности, как он и предполагал. Как надеялся. Трубку она взяла после первого же звонка, и он почувствовал ее облегчение, когда она услышала его голос. Она сразу же стала подшучивать над ним: если он позволил себя увлечь какой-то сирене, кроме нее, то досталось ему по заслугам.

— Позови меня, — сказала Нора, — и я бегом прибегу.