– Яр! – взревели имперские ветераны, и трагедия гаросской армии совершилась.

17

– Вот, собственно, и все, – сказал Карл, заканчивая рассказ. – Остальное… остальное подробности.

Было уже два пополуночи. Полчаса назад они покинули резиденцию цезаря и бок о бок ехали теперь медленным шагом по спящим улицам Флоры. Впереди и сзади, на удалении, следовали их телохранители и слуги с горящими факелами в руках, а Карл неторопливо рассказывал Людо историю, которая произошла полстолетия назад.

– И все-таки, – тихо попросил Табачник.

– Изволь, – усмехнулся Карл. – Если коротко, лучники и пикинеры истребили их тяжелую кавалерию. Пехота Хиша тоже понесла тяжелые потери, штурмуя бульвары, которые мы успели возвести за ночь. В самом начале боя им удалось вклиниться между полевыми укреплениями центра и флангов, но затем они попали под перекрестный обстрел лучников и арбалетчиков и… Я думаю, ты представляешь себе, как это происходит.

Ближе к полудню я контратаковал фронт Хиша силами Верина и жандармскими ротами, разрезал его пополам и оттеснил все еще боеспособные отряды от брода. У гароссцев началась паника и повальное бегство, а это уже, как ты понимаешь, конец.

– А Хиш? – коротко спросил Людо.

– Ему повезло, – так же коротко ответил Карл, перед глазами которого сейчас стояло жуткое зрелище агонии огромной армии коннетабля Хиша.

Бурные воды Лоретты, усеянные головами плывущих и тонущих людей. Их было много, гароссцев, утонувших в тот день. Очень много. Но еще больше погибло на берегу. Арбалетчики Герца расстреливали их в упор, а ошеломленные поражением солдаты Хиша даже не пытались сопротивляться. Ужасная бойня… Но так было.

– Хиш утонул в Лоретте, пытаясь спастись бегством, – уточнил Карл.

– Сколько у него было людей? – деловито спросил Людо. – Я имею в виду – на восточном берегу.

– Возможно, до тридцати тысяч, я точно не знаю.

– А у тебя?

– Пятнадцать.

– А остальных ты переправил на западный берег где-нибудь в стороне?

– Да, ты прав. В семи лигах к северу был еще один брод. Правда, река разлилась. Моим людям пришлось переправляться всю ночь.

– Хиш допустил непростительную ошибку, – сказал, помолчав, Людо. – Ему нельзя было выводить против тебя такую маленькую армию.

– Он и не хотел, насколько я знаю, – возразил Карл. – Медлил, ждал гаросское ополчение и потерял на этом много времени. Он же знал, что затягивать кампанию нельзя. Приближалась осень, распутица… Но гароссцы не торопились. Это же был феодальный бан[9], отрепье, а не бойцы. А лето выдалось холодное, шли дожди, дороги в Гайде и так оставляли желать лучшего, а после дождей и вовсе стали труднопроходимыми. И все-таки Хиш, сколько мог, их ждал, но потом ему показалось, что ждать не имеет смысла. Я выбыл из игры, а о Верине он все понял из сообщений своих лазутчиков. О Западной армии тоже. Ты же понимаешь, солдаты, которые на своей территории в виду решающего сражения грабят города и насилуют женщин, – плохие солдаты, хотя бы потому, что они лишены дисциплины. А позже, когда Хиш перешел Лоретту и, возможно, узнал правду, было уже поздно. И ведь он полагал, что у него все еще есть шанс. Двукратное преимущество в живой силе все-таки было на его стороне.

– А потом? – Людо хотел знать все.

– Потом легкая кавалерия Горана, переправившаяся через реку ночью, атаковала арьергард Хиша и его обоз и обеспечила нам переправу. Через три дня подошло ополчение Гаросского союза, но они выдержали всего два часа боя и побежали. А еще через день…

Карл замолчал. Он вспоминал тот день, лесистые холмы Западной Гайды, людей, живых и мертвых, победителей и побежденных, ощущение покоя, сошедшее на него неожиданно в тот момент, когда он окончательно оценил масштаб совершившейся в Гайде победы. А потом была ночь…

– А потом была ночь, – сказал он Людо. – Через день после битвы на Сухой пустоши. И я… Мне трудно это описать, Людо. Тот, кто этого не чувствовал, вряд ли поймет, о чем идет речь. И я тоже тогда не понял, что это такое. Но теперь, когда я знаю… Я думаю, в ту ночь Яр бросил Кости Судьбы. Почему он это сделал? От отчаяния, я полагаю, от страха перед будущим. Как раз было Серебряное Полнолуние, и это тоже, возможно, повлияло на его решение, но к моей истории это уже отношения не имеет.

Людо повернул голову и посмотрел на Карла долгим внимательным взглядом человека, который говорит много меньше, чем понимает. Карл ощущал этот взгляд виском и шеей, но оборачиваться не стал.

Зачем? Все было сказано, а формы вежливости – всего лишь условность, которой можно пренебречь, когда речь идет о двух старых друзьях. К тому же воспоминания о той давней ночи неожиданным образом захватили воображение Карла и увлекли его в прошлое, заставив в очередной раз задать себе вопрос: какое именно желание бросил тогда в вечность Яр?

– Надеюсь, ты не зря рассказал мне эту историю, – тихо сказал Людо. – Я полагаю, это твой ответ, не так ли?

– Так, – согласился Карл. – Хотя еще и не знаю, как именно это сделать.

– Когда не знаешь ты, – усмехнулся Людо, – это совсем не то же самое, что когда не знаю я.

1

«Ты знаешь, кто это был?» – спросила тогда Дебора. Так или почти так.

«Хотел бы я знать».

Он и в самом деле очень хотел узнать, кто стоял за ночным нападением. Однако знал он о таинственном противнике лишь то, что человек этот непрост, могуществен и, как Карл уже сказал Деборе, должен иметь острую необходимость уничтожить одного из них или обоих вместе. Последнее обстоятельство могло оказаться ключом к тайне, разгадать которую следовало как можно скорее, потому что охота уже началась. Охотник себя проявил, хотя и не показал, но быть дичью Карлу никогда не нравилось. Еще меньше он хотел, чтобы жертвой стала Дебора. Однако, пока этот некто остается неназванным, желание играть в охоту или его отсутствие являлись частным делом Карла, неизвестный враг его желания в расчет не принимал.

Ну что ж, решил Карл, попробуем, как предлагал когда-то Мышонок, построить нечто из ничего. Ведь правильно поставленные вопросы – это уже часть ответа на любой из них.

Расставшись с Людо, проводившим его до самых, ворот, Карл проехал через притихший парк, в котором слышались лишь осторожные шаги ночных патрулей, и, соскочив с коня у раскрытых ворот конюшни, передал повод ночному груму. Дворец спал, лишь кое-где мерцали за темными окнами огоньки свечей. Однако сон отеля ди Руже был обманчив. На самом деле и в доме и вне его бодрствовало множество людей. Ночное нападение не осталось без последствий, и дворец превратился в крепость. Большинство наружных дверей были заперты, на многих окнах появились деревянные ставни, а караулы в доме и вокруг него удвоены.