Словом, литературные источники использованы многочисленные, хотя дело не обошлось и без ошибок. Назовем лишь некоторые. Известный А.В. Кривошеин был не «министром земледелия», а главноуправляющим главного управления землеустройства и земледелия – это ведомство получило статус министерства уже после уход Кривошеина (26 октября 1915 года). Один из героев сделался действительным статским советником и тем самым почти догнал по чинам своего отца генерал-майора, говорится в авторском тексте; «почти» тут совершенно излишне и свидетельствует о неуверенности автора в предмете: названный гражданский чин по Табели о рангах точно соответствовал генерал-майору. Деникина дразнили не «царь Антон», а «царь Андрон», об этом много писалось у нас в 20-х годах, например М.Н. Покровским. На Крым (по-тогдашнему – Таврическую губернию) не распространялась власть гетмана Скоропадского. Петербургский институт горных инженеров почему-то называется «привилегированным» и т.д.

Итак, автором за источник взяты белогвардейские мемуары. Источник, что и говорить, своеобразный, переполненный ненавистью, истерией и проклятиями. Если строить повествование на этом материале, то действие неизбежно замкнется в пределах белогвардейской верхушки, – именно этот круг и очерчен в названных мемуарных источниках. Ну а что за его пределами? Как жили и о чем думали в ту пору рабочие севастопольских заводов? Крестьяне, батраки и скотоводы Крыма? Об этом в романе нет даже намека.

«Народ» представлен только в лице денщиков или домашней прислуги – и все они тоже, как на подбор, жадные, злые, туповатые и подловатые. Солдаты, казаки и младшие офицеры (негвардейцы и добровольцы), которые и составляли преобладающую часть врангелевской армии, не показаны совсем, если не считать «массовых» сцен мародерства или потасовок. А ведь множество из этих людей, если не большинство, были втянуты в дело белых по воле случая, порой случая несчастного (вспомним не только Григория Мелехова – ведь и Михаилу Кошевому пришлось полгода провоевать в армии атамана Краснова).

О том, что происходило за пределами белогвардейского Крыма, сообщается лишь в нескольких абзацах справочного характера. Например, о знаменитейшей битве под Каховкой, где прославили свои имена будущие маршалы Советского Союза В.К. Блюхер и Л.А. Говоров, а также о назначении М.В. Фрунзе на Южный фронт и важнейших планах советского руководства – обо всем этом в совокупности говорится в 17 (семнадцати) строках журнального текста.

Да, разумеется, нельзя упрекать произведение за то, чего в нем нет. Не привлекло, стало быть, внимание автора, и все тут. На нет и суда нет. Значит, цель была поставлена именно такая: показать разложение белогвардейщины и тем самым – ее историческую обреченность. Против этого трудно возражать. И разложение, и обреченность – очевидные исторические факты. Но перед нами все же не дневник очевидца, а попытка создания художественного произведения, тут и спрос иной. Разложение разложением, но к чему смаковать грязь и кровь, размазывать все это в трех журнальных книгах? Какая же тут может быть задача и цель?

Обреченность белогвардейщины – тема далеко не новая в советской литературе и искусстве. Память сразу же подскажет имена Михаила Шолохова, Алексея Толстого, Михаила Булгакова. Неплохой список! Так вот: генералы Деникин и Романовский выведены в «Тихом Доне», генерал Марков подробно показан в «Хождении по мукам», а в пьесе «Бег» дано прямое изображение Крыма при Врангеле, то есть та же тема, что у Марка Еленина. Невозможно, конечно, сравнивать текущую беллетристику с литературной классикой. Мы и не собираемся сравнивать в данном случае природу художественности, глубину образов, язык. Речь идет лишь о том, что сравнительно легко выделить из сугубо художественного пласта, то есть о самом жизненном материале, положенном в основу.

У Шолохова, А. Толстого и Булгакова изображены – с необычайной художественной силой! – многие темные стороны белогвардейщины: расправы с пленными, разгульное пьянство, изнасилования. Но разве хоть где-нибудь можно увидеть у названных писателей равнодушие к изображаемому? И разве в «Тихом Доне» тот же генерал Деникин не показан как противник умный и сильный? И разве герои «Бега» только пьянствуют и скандалят, а не размышляют мучительно о судьбах родины и своем собственном неудавшемся пути?

Нагромождая ужасы, словно бы любуясь всем этим кромешным безумием, Марк Еленин низводит трагедию до анекдота, «хохмы».

Вспомним опять-таки «Тихий Дон», сцену отступления, безнадежного бегства Белой армии, казачьего унтер-офицера, измученного, с обмороженными руками, который посреди всеобщего распада тащит с несколькими такими же усталыми людьми тяжелые пушки. «Жизни решусь, а батареи не брошу!» – говорит он. Решимость и стойкость этого обреченного человека не могут не вызвать сочувствия. «Никому не нужный Тушин», – точно и горько определил его характер П.В. Палиевский.

Легко представить в этой связи, как подобную картину описал бы Марк Еленин. Ясно, что казак с обмороженными руками оказался бы сифилитиком, пьяницей и грабителем, а пушки тащил бы лишь затем, чтобы продать их на ростовской толкучке. Трагедия исчезла, остается еще один ком пахучей грязи.

Есть ли все же в этом романе среди мерзкого людского месива хоть какие-то герои, вызывающие авторскую симпатию? Есть. Их так немного, что можно рассмотреть каждого. Заметим, что все эти герои – вымышленные, рожденные, так сказать, авторским воображением. Безусловно положительным является доктор Аркадий Львович Вовси – эпизодический герой, врач, «маленький человечек, словно гномик, появившийся из расщелины». О нем говорится скупо: «Никого у него не было на земле, он мог пристать к любому берегу». Герой случайно «пристал» к берегам крымским, лечит старого князя Белопольского. Когда в Крыму ненадолго установилась советская власть, «бывших» стали арестовывать, увели и Белопольского, ему, как и другим, грозил расстрел. Тогда доктор Вовси побеседовал со следователем ВЧК, человеком, по словам автора, «достаточно доброжелательным и интеллигентным», и старого князя сразу выпустили; следователь сказал на прощанье обрадованному старику, что доктор Вовси, мол, за него поручился…

Намечается вроде бы интересная линия, да и герой любопытен, но… Мелькнув в начале романа, доктор Вовси вскоре исчезает из поля зрения автора: пропал при белых, а почему, как – подробности не сообщаются. Жаль, интересный характер оказался не развернут.

Старому князю Белопольскому тоже уделено мало места, слова он произносит стертые и тусклые, на уровне школьных учебников, свое «славянофильство» отстаивает вяло и нудно. Зато много говорит другой положительный герой, профессор истории Шебеко – «ученик гениального Ключевского» (несколько преувеличена авторская характеристика В.О. Ключевского, но это уж дело вкуса). Шебеко либеральничает по поводу русской истории, в которой, мол, волю «диктовали нам татары, немцы, японцы», дважды обыгрывается летописное: земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет (хотя в летописи говорится другое: «а наряду в ней нет», – о чем ученик Ключевского не мог не знать); так всегда, мол, было и будет, ничего хорошего не случалось, да и ждать не приходится…

Названные «положительные» герои ничего не говорят (не задумываются?) о судьбах России на ее великом историческом переломе. Зато обстоятельно и вполне определенно высказался на ключевые темы другой герой – сын историка Шебеко, бывший присяжный поверенный (адвокат то есть), а затем темный гешефтмахер. Рассуждения его о понятиях Россия, родина заслуживают внимания.