XXI. Отсюда следует, что Торквемада за восемнадцать лет, которые продолжалась его инквизиционная служба, десять тысяч двести двадцать жертв сжег живьем, шесть тысяч восемьсот шестьдесят сжег фигурально после их смерти или по случаю их отсутствия и девяносто семь тысяч триста двадцать одного человека подверг опозоренью, конфискации имущества, пожизненному тюремному заключению и исключению из службы на общественных и почетных должностях. Общий итог этих варварских казней доводит число навсегда погибших семейств до ста четырнадцати тысяч четырехсот одного. Сюда не включены те лица, которые по своим связям с осужденными разделяли более или менее их несчастие и горевали, как друзья или родственники, о строгостях, постигших несчастные жертвы.

XXII. Если сделанный мною подсчет покажется преувеличенным, пусть составят новый по числу жертв, отмеченному на некоторых аутодафе толедской инквизиции за

1485, 1486, 1487, 1488, 1490, 1492 и 1494 годы. Увидят, что за это время толедской инквизицией был осужден шесть тысяч триста сорок один человек, кроме тех, число коих не определено в годы, не занесенные в эту серию. В среднем число это представляет семьсот девяносто два человека в год. Пусть умножат это число на тринадцать по количеству инквизиционных трибуналов; тогда получат для каждого года десять тысяч двести девяносто шесть осужденных, то есть за восемнадцать лет – сто восемьдесят пять тысяч триста двадцать восемь жертв.

XXIII. Если бы число жертв в каждом из других инквизиционных трибуналов я сравнял с числом жертв в трибунале Севильи, то получил бы четыреста с лишним тысяч человек, потерпевших кары от святого трибунала за такой короткий срок.

XXIV. Я не принял в расчет лиц, осужденных в Сардинии, чтобы меня не обвинили в преувеличении. Однако известно, что деятельность Торквемады там тоже вызвала немало жертв и что его примеру подражали впоследствии, осуждая бесчисленное множество людей.

XXV. Я не упоминал об инквизиции в Галисии (где инквизиции тогда еще не существовало), о трибуналах на Канарских островах [398] и в Новом Свете, ни даже о трибунале Сицилии, где продолжала существовать прежняя система, несмотря на усилия ввести новую. Это очевидно доказывает, что суровость новой системы внушала опасения и что труднее было от нее найти защиту. Если мы будем считать жертвами Торквемады всех тех, кто был судим после смерти в трибуналах, основанных его преемниками, – кто может счесть их число?

Читатели справедливо отметили, что стихи в романе, стилизованные под испанские романсьеро, слишком уж «просты» – так, что их не всегда можно даже назвать стихами. Вина в этом не только автора. Настоящие романсьеро, еще не попавшие в руки профессиональных поэтов, были первоначально незамысловатыми песенками с обязательным «жестоким» сюжетом – не только без всякой рифмы, но и с явно «хромающим» размером. Песни эти не столько запоминались, сколько импровизировались заново на знакомый сюжет. Ниже приводится в качестве примера один из таких романсьеро из цикла о Сиде (перевод В. Левика).

КАК ПЛАКАЛИ КАСТИЛЬЯНЦЫ

Автор знаменитого романа «Прекрасная Маргарет» очень точно описал испанские реалии. Вместе с тем оба упоминаемых в отрывке эпизода – побег приговоренного к сожжению и прорыв через бар у Вальманрике – едва ли могли происходить в действительности и могут считаться совершенной фантастикой.

В конце концов, как раз когда часы на соборе пробили восемь, «триумфальное» шествие, как оно именовалось, вступило на набережную. Первым появился отряд солдат, вооруженных копьями, затем распятие, задрапированное черным крепом, которое нес священник, за ним следовали другие служители церкви, в белоснежных одеждах, символизировавших чистоту. Затем появились люди, тащившие деревянные или сделанные из кожи изображения каких-то мужчин и женщин, которые благодаря бегству в другие страны или в царство смерти избежали лап инквизиции. Следом за ними несли гробы, по четыре человека каждый, – в этих гробах были тела или кости умерших еретиков, которые ввиду смерти тех, кому они принадлежали, должны были быть тоже сожжены в знак того, что сделала бы с ними инквизиция, если бы могла, – это давало ей право конфисковать оставшееся от человека имущество.

Затем шли раскаявшиеся. Головы их были обриты, ноги босы, одни были одеты в темные одежды, другие – в желтые балахоны с красным крестом, называемые санбенито. После них появилась группа еретиков, осужденных на сожжение. Они были облачены в замарры из овечьих шкур, разрисованные дьявольскими рожами, их собственными портретами, окруженными пламенем. На этих несчастных были также высокие, похожие на епископские митры шапки, так называемые «короза», разрисованные изображениями пламени. Рты у них были заткнуты кусками дерева, иначе они могли бы осквернять и заражать окружающих еретическими речами, в руках они несли свечки, которые сопровождающие их монахи время от времени зажигали, если те гасли.

Сердца Питера и Маргарет дрогнули, когда в конце этой ужасной процессии появился человек верхом на осле, одетый в замарру и корозу, но с петлей на шее. Отец Энрике сказал правду – это, без сомнения, был Джон Кастелл. Как во сне, смотрели Питер и Маргарет на его позорный наряд.

Следом за ним шли роскошно одетые чиновники, инквизиторы, знатные люди, члены Совета инквизиции; впереди них развевалось знамя, именуемое Святым знаменем веры.

«Маргарет» как раз поравнялась со знаменитой Золотой башней, и вдруг по ним выстрелила пушка, но ядро пролетело далеко от судна.

– Смотрите! – воскликнула Маргарет, указывая на всадников, скачущих на юг вдоль берега реки.