– Зачем ты вернулся? – Голос маркизы Эр-При звучал спокойно, но по щекам катились слезы. Как же она изменилась… Это не старость, это что-то более страшное. В Агарисе, в резиденции Эсперадора, висит святая Валерия[75]работы Диамни Коро. У нее такой же взгляд.

– Я получил ваше письмо.

Он не может называть ее «матушка», как положено по этикету. В детстве, подражая отцу, они все называли ее Жозиной, а она поддерживала эту игру. Потом Жозину сменила «эрэа Жозефина», как же давно это было.

– Мое письмо? – в провалившихся глазах застыло робкое удивление, словно она опасалась, что не расслышала. – Я давно не писала… Не знала куда…

Как же так? Это был ее почерк, ее печать, ее манера писать…

Робер вытащил смятый листок. Надо было взять футляр, но он не подумал. Мать замерла, вглядываясь в темные строки. Бледное лицо, потухшие глаза, совершенно белые волосы. Когда они уезжали, у нее были черные косы.

– Это подделка, – она утерла слезы. Алый платок с черно-белой каймой… Родовые цвета, он их почти забыл. – Тебе не следовало приезжать.

– Но я тут.

– Конечно, – маркиза Эр-При улыбнулась, но слезы продолжали течь. – Все Эпинэ – Иноходцы, как я могла забыть… Ты стал так похож на Мишеля.

Больше всех она любила Мишеля… И отец тоже, и слуги. Они с Арсеном и Сержем не ревновали – Мишеля нельзя было не любить, уж таким он уродился, но выжил Робер. Что поделать, лучшие выживают редко.

– Сын Эгмонта меня принял за Мишеля…

– Так похож, – то ли она не расслышала, то ли ей не было дела до наследника Окделлов. – Даже страшно… Мне показалось, но… Из Рассвета не возвращаются.

И из Заката тоже. Смерть – это навсегда. Остальное, к счастью, проходит.

– Я… Я не смогла вас остановить, – прохладные пальцы коснулись его подбородка, заставляя поднять голову. Робер узнал это прикосновение и вздрогнул, лишь сейчас осознав, что он дома. – Должна была, но не смогла. Я слишком… слишком стала тенью Мориса. А Морис был тенью отца.

Грешно винить мертвых, но как я могу простить, Ро? Эр Гийом убил моих детей. И своих тоже. Эр Гийом, и никто другой… Мы жили под одной крышей, я и убийца. Ро, он так ничего и не понял, он ненавидел Олларов, Дорака, Алву, а я ненавидела его!..

Мать наконец заплакала, закрыв лицо руками. Так же безнадежно рыдала на залитом грязью берегу бирисская старуха. Ее детей тоже убили… Как легко проклинать нажавших на курок, как трудно признать, что виноват ты сам. Ты и твои близкие.

– Жозина, – Робер сам не понял, как с языка слетело детское прозвище. – Не надо, Жозина… Не надо!..

– Уезжай, – мать схватила его за руки, – немедленно уезжай! Я не дам убить еще и тебя.

Смерть не спрашивает разрешения. Варастийцы были готовы разодрать его на куски и разодрали бы, если б не Ворон и бакраны. Как часто ему казалось, что так было бы проще… Подонок, он совсем забыл о матери.

– Я уеду, – Робер вскочил и рывком обнял мать. Впервые в жизни. Раньше ее защищали отец, Арсен, Мишель, теперь остался только он. – Уеду…

– Ночью, – Жозина уже справилась с собой. – Эти не должны знать, куда ты поедешь. Тебе надо в Ургот.

Робер был согласен на что угодно, но что он забыл в Урготе? Фома дохлых лошадей не скупает.

– Сядь, – мать указала на скамеечку у своих ног. Раньше это было место Мишеля, а они с Сержем сидели на подоконнике. – Ты знаешь, в юности я дружила с Арлеттой. Нас было три подруги, три фрейлины ее величества Алисы… Мы всегда были вместе…

Это Робер помнил. Три фрейлины в одно лето вышли замуж за троих друзей по Лаик. Арлетта Рафиано стала графиней Савиньяк, Каролина Борн – графиней Ариго, Жозефина Ариго – герцогиней Эпинэ. Переворот Диомида превратил друзей во врагов. Эпинэ остались верны Алисе, Савиньяки пошли за победителями, Ариго повисли между молотом и наковальней… Дети друзей выросли врагами. Глупо, вернее, было бы глупо, если б одни не топили других в крови. У Ренквахи Савиньяки были с Алвой, а Эпинэ – с Окделлом. Робер заставил себя улыбнуться.

– Я помню Арлетту Савиньяк.

– Лионель теперь маршал, – с каким-то удивлением произнесла мать. – Арлетта говорит, он лицом в Арно, а головой в Рафиано. Его брат, тот Савиньяк во всем.

Близнецы Савиньяк… Робер знал Эмиля, оба служили в одном полку, оба понимали в лошадях, на чем и сошлись, обоим не было дела до политики. Зато политике было дело до них. Из Эпинэ пришло письмо – вызов к больному деду. Дед был здоров, но в полк теньент Эпинэ больше не вернулся.

– Я служил с Эмилем, а Лионель был в столице.

Но несколько раз приезжал к брату. Один раз они отправились на разведку, хотя их никто не просил, и поймали дриксенского капитана. Второй раз забрались на постоялый двор и устроили потрясающую пьянку. Теперь они враги, как глупо…

– Арлетта сейчас не в Савиньяке, а в Сэ… Думаю, по просьбе Лионеля. Он к ней приезжал, а потом Арлетта была у меня, – мать подняла ставшие сухими глаза. – Робер! Постарайся меня понять. Дело не во мне, я… Я думала, ты тоже погиб. Вместе… вместе с отцом и братьями. И я не умерла, не понимаю почему. Я живу без Мориса, без детей, в моем доме хозяйничают ызарги… Прости, я опять не о том. Неужели ты не видишь, что это бессмысленно?

Он видел, но все-таки спросил. Чтобы ей было легче.

– Что, Жозина?

– Эти ваши войны… Вам не победить.

Не победить. Это он понял окончательно и бесповоротно. Более того, он не хочет победы, только другой дороги у него нет. Эгмонт, отец, братья выбрали за него, а Матильда и Альдо протянули руку изгою. И еще неизвестно, кто держит крепче, мертвые или живые.

– На все воля Создателя.

Почему мы говорим о высшей воле, когда надо оправдать собственное безволие?

– Создатель не может хотеть, чтобы его дети убивали друг друга! – Мать никогда так не кричала, она вообще никогда не кричала.

– Прости…

Прости, что не обещаю уцелеть. Я постараюсь. Ради тебя, но я ничего не могу обещать. У меня есть сюзерен, и я теперь – Повелитель Молний.

– Робер, – она все понимает, но не может принять, – послушай. Дорак не хотел отдавать Эпинэ Альбину, этого никто не хочет. Кроме Колиньяров. Поезжай к Эмилю, он в Урготе с Вороном. Напишите оттуда Фердинанду, тебе позволят вернуться… Мертвых надо хоронить, иначе начнется чума. Морис… Твой отец был для меня всем, он и дети. Семеро, Робер… Остался только ты… У меня должны быть внуки, Ро, и они должны жить здесь.