Лицо Хаос перекосилось от осознания собственной низости. Я все-таки смогла ее убить – пусть не физически, но морально, что причинило чванливой твари гораздо большую боль.

– Ты, – она засыпала меня проклятиями, – решила доказать, будто стала лучше и добрее нас? Так сдохни же тогда вместе с этим столь дорогим тебе миром. – Она вперевалку выбежала из рубки. – Сдохни! – Ее вопли отражались от стен коридора, выдавая захлестнувший демиурга стыд.

Я невесело рассмеялась и опустилась в командирское кресло.

– Пять минут до отлета! – словно зачитывая смертный приговор, невозмутимо доложил компьютер.

Я повернулась к монитору главного компьютера и положила пальцы на клавиатуру.

– Зачем этому миру погибать? – тихонько, почти риторически спросила я вслух, обращаясь к самой себе. Но мне ответила машина:

– Зло должно погибнуть вместе с добром, дабы ни одно из них не стало победителем. В этом и состоит всеобщее равновесие.

– Разве? – скривилась я. – А как же мои дети? А как же мои друзья – в чем они виноваты? А еще орки, эльфы, драконы, сильфы, люди – разве они совершили что-то плохое? О нет, я тебе не верю. Должен найтись какой-то другой способ, призванный уравнять добро со злом.

– Я его не знаю, – равнодушно ответил компьютер. – Просчитав сотни вероятностей, я выбираю самый результативный – смерть!

– Нет! – закричала я, сглатывая слезы ярости. – Я этого не допущу!

– Четыре минуты до отлета! – как ни в чем не бывало продолжала отсчитывать бездушная машина.

Я попробовала рассмеяться, но мой голос сорвался, превращаясь в стон отчаяния. Тогда я опустилась на пол и постаралась разорвать кабели, подходящие к пульту управления. Но кабели не поддавались ни моим рукам, ни зубам, ни даже отточенному лезвию Нурилона. И я опять заняла место в кресле, тупо уставившись на кнопки с буквами. Я просто обязана разгадать этот загадочный пароль, способный остановить процедуру старта.

– Три минуты до отлета! – словно издеваясь, сообщил компьютер.

Стараясь не потерять сознание от ужаса, я сидела над клавиатурой. Я набрала: «Стоп».

– Две минуты до отлета! – Компьютер проигнорировал мои жалкие потуги.

«Конец» – печатала я, полностью сосредоточившись на буквах.

– Одна минута до отлета! – сделала очередной ход судьба.

«О Логрус, помоги же мне!» – мысленно умоляла я. Меня колотило, будто в лихорадке, зубы отбивали дрожь, пальцы прыгали, промахиваясь мимо клавиш. «Закончить», – набрала я.

– Пятьдесят секунд до отлета!

«Что могла придумать Хаос? – размышляла я, пытаясь отрешиться от размеренного голоса палача. – Это должно быть что-то особенное, совершенно не присущее демиургам, то, о чем они думают в самую последнюю очередь. Но я просто обязана об этом знать…»

– Сорок секунд до отлета! – чарующе пропел голос убийцы.

«Чему они меня учили – Логрус, Логрин и Оружейница? О чем говорила тетушка Чума? Есть ли в этом несчастном мире нечто такое, не зависящее от добра и зла, более дорогое, чем жизнь, стоящее вне всего и превыше всего?»

– Тридцать секунд до отлета! – кувалдой вбивали в мою голову.

«То, в чем я превзошла своих алчных сестер?»

– Двадцать секунд до отлета! – гремело похоронным гимном.

«То, к чему я пришла в итоге всего, то, из-за чего и ради чего я не смогла убить этих престарелых гарпий?»

И внезапно я вздрогнула всем телом и широко распахнула глаза. Я поняла, какое слово стоило целого мира и являлось сутью любого мира…

– Десять секунд до отлета! – Именно с таким звуком в крышку гроба вбивают последние гвозди.

Мои пальцы суетливо забегали по клавиатуре…

«Милосердие» – печатала я.

Стальной голос затих… Я закрыла глаза и стала ожидать неизбежного конца. И эти мгновения тишины показались мне целой вечностью. Компьютер не торопился нанести роковой удар, а я все ждала и ждала…

Когда шелковистый, всепрощающий голос проник через громкоговорящее устройство, я чуть не выпрыгнула из собственной кожи от изумления:

– Процесс отлета и уничтожения планеты остановлен за две секунды до исполнения. Будут ли у вас другие указания, капитан?

Я обессиленно откинулась на спинку кресла, ощущая, как по моим щекам текут теплые слезы облегчения и очищения, дающие миру новый шанс – возможность стать иным, более светлым, добрым и радостным. Я поняла – отныне этот мир становился моим! Моим детищем, моим творением, моей душой и телом. Миром, который я не отдам никому, а стану холить и лелеять, помогая ему совершать первые самостоятельные шаги. Миром, в котором отныне не будет зла и насилия, несправедливости и войн. Ах да, богов и демиургов в нем не останется тоже. Впрочем, нет, пожалуй, двух богов я на Земле все-таки оставлю. А назову я их – Любовь и Счастье!

– Ульрика! – На пороге стоял запыхавшийся от быстрого бега Генрих. – Похоже, ты спасла мир за пару секунд до гибели, и подозреваю, что этого твоего умопомрачительного рекорда уже никто и никогда не сможет побить!

И лишь тогда, осознав, что все самое страшное уже осталось позади, я упала в объятия едва успевшего подхватить меня барона, выкрикивая какие-то бессвязные слова, рыдая, молотя кулаками по его широкой груди и смеясь беззаботным смехом ребенка, наконец-то получившего самый долгожданный, безмерно желанный подарок. Подарок, носящий короткое, но такое всеобъемлющее имя – Мир!

Прошло совсем немало времени, прежде чем я успокоилась, взяла себя в руки и сумела собраться с мыслями. Пережитый стресс еще давал о себе знать, превратившись в нудное подташнивание и слабую боль в висках. Я немного помассировала их пальцами, непроизвольно морщась и стараясь выровнять дыхание. Озабоченный моим плохим самочувствием Генрих смотрел на меня с состраданием.

– Пойдем отсюда, – предложил он. – Тебе воздух свежий нужен, да еще выспаться всласть не помешает и отдохнуть как следует. А здесь, – сильф ласково обнял меня за талию и помолчал, подбирая слова поточнее, – будто что-то нехорошее пропитало каждую вещь, каждый уголок… Брр, – он гадливо передернул плечами, – ну и жуткое же место эта ваша «Чаша жизни»!

А я-то уже вознамерилась рассказать барону о генетической лаборатории, расположенной в давно опечатанном секторе корабля, о сотнях неудавшихся опытов, предшествовавших созданию первых эльфов, в результате которых у нас получались отталкивающе безобразные твари – некоторые из них сумели удрать с корабля, – и многом другом, способном напугать кого угодно… Но потом заметила темные круги под глазами де Грея, его заострившиеся скулы, обглоданные выпавшими на нашу долю испытаниями, и вовремя прикусила доставшийся мне от рождения длинный, болтливый язык, приказав себе молчать. Наверно, я запросто смогла бы излить свою переполненную страданием душу Астору, но отнюдь не Генриху, ибо четко понимала – не нужно взваливать на человека ношу большую той, кою он способен вынести. У каждого из нас свой предел прочности.