– Чай пьете, голубчики? – спросила она, не здороваясь. – А там, между прочим, теплоход пришел.

– Ой, ну перестань ты разыгрывать, – заговорили остальные. – Не мешай… Вы не слушайте ее – она у нас хохмачка.

– Ладно, – усмехнулась пришедшая, бросила в угол загремевшую куртку и попросила налить ей водки.

Она выпила большую рюмку, дождалась, пока все снова успокоятся, и сказала ровным голосом:

– Ну вот что: теплоход стоит на рейде, скоро уже отправится, по случаю штормовой погоды нигде останавливаться не будет – пойдет прямо на Корсаков… Что вы на меня уставились? Не верите – позвоните диспетчеру.

И тогда началось наше жуткое бегство с Шикотана.

Мы ворвались к тихому Пете и, всполошив его гостей, начали как попало запихивать в рюкзаки разбросанные вещи.

– Быстрей, Ольга, быстрей! – нервничал папа. – Ах, обидно, без сувениров уезжаем. Главное – без крабов.

Пьяненький Петя повис у него на плече и задушевно сказал:

– Веришь мне? Я пришлю… Крабов пришлю, икру пришлю, лисьи шкурки… Напиши адрес.

Папа поколебался секунду и оставил Пете все три бутылки спирта: пригодятся, мол, для обмена.

Мы, конечно, опоздали. Плашкоут с пассажирами уже ушел к теплоходу, когда мы примчались на пристань.

Паганель, как самый представительный, отправился на переговоры с диспетчером и скоро вернулся назад изумленный до остолбенения.

Его пришлось даже слегка потрясти, чтобы он заговорил.

– Во-первых, – сказал Паганель, нервно хихикая. – Во-первых, плашкоут еще один рейс делать не будет. Как только он отвалит от борта, судно поднимет якорь и уйдет. Во-вторых, никакой другой посудины нам дать не могут. Так что поздравляю. А в-третьих, знаете, что она мне сказала? Ждите, говорит, следующего теплохода. Вы представляете? Следующего! Как будто речь идет о троллейбусе. Нет, это потрясающе! Великолепное морское спокойствие! – И он опять захихикал.

Дядя Коля сказал, что не видит причин для веселья. Вообще, трудно придумать более дурацкую ситуацию. Теплоход качается в трехстах метрах – ботинок, извините, добросить можно. И еще минимум часа полтора будет качаться. А мы до него, оказывается, не можем добраться. Чушь какая-то собачья!

– Нет-нет, это, должно быть, недоразумение, – не поверил папа. – Сейчас занарядят какой-нибудь катер. Заведомо.

– Держи карман, – фыркнул дядя Коля.

Тут из темноты вынырнул протрезвевший сварщик Петя.

– Хватайте вещички, – мигнул он. – Ребята знакомые на сайру идут – подбросят вас. Еле уломал капитана.

Совращенный Петей капитан все еще переживал свою уступчивость.

– Ну зачем я вас беру?! – рыдающим голосом причитал он. – Мне же на лов надо, паразиту… Ну, куда лезешь – молчи, я тебя спрашиваю?! Стой там, прыгай сюда!..

Сияющий, как новогодняя елка, сейнер медленно отходил от пустого причала. Один Петя стоял там, подняв плечи, и глядел нам вслед печальными добрыми глазами. Он вгорячах не успел одеться и теперь ежился в своем легком пиджаке.

Мы, спохватившись вдруг, стали кричать:

– Петя, милый, до свидания!

– Спасибо за все!

– Старик, мы напишем! Обязательно!

– Да ладно, чего там, – махал рукой Петя. – Счастливо!..

Тайфун «Трикси» здорово раскачал море. Длинные пологие волны медленно поднимали сейнер на высоту пятиэтажного дома, а потом он долго опускался вниз, отчего к сердцу всякий раз подступал противный тошнотворный холодок.

Теплоход был теперь совсем рядом. У борта его скрипел и хлюпал плашкоут, удерживаемый с одной стороны швартовами, а с другой – катером-буксировщиком.

Капитан наш опять запричитал. По каким-то суровым морским законам он не мог подойти к теплоходу – то ли не имел права, то ли боялся разбиться.

– Что делать будем, в семь бабушек?! – спрашивал капитан.

Мы не знали, что делать, и помалкивали. Тогда капитан по рации спросил об этом же диспетчера.

– Пересади их на «жучка», – ответила диспетчер.

«Жучок» – маленький катеришко – болтался где-то поблизости.

Обрадованный капитан выскочил на палубу и закричал в рупор:

– Эй, на «жучке»! Подойди к борту – сними пассажиров!

– Не подойду-у-у! – тоскливо донеслось с невидимого «жучка». – Расшибу-у-у-ся!

– Да кого тебе там расшибать, кого расшибать-то! – сердился капитан. – Подходи, чтоб тебе потонуть!.. Мне на лов надо, я план государственный срываю!

«Жучок» в конце концов подошел, о чем мы догадались по шварканью у борта.

– Ну, прыгайте, что ли! – крикнули с него.

Мы боязливо скучились на палубе, не понимая, куда же прыгать – за бортом был сплошной мрак.

– Прыгай, мешочники толстозадые! – рявкнули сзади, и мы посыпались вниз, в темноту, ударяясь о какие-то железяки и ящики.

– Все здесь, никто не промахнулся? – спросил Паганель и на всякий случай сделал перекличку.

Папа сказал, что еще один такой прыжок он, наверное, не перенесет. Нервы не выдержат. Заведомо. Только он это договорил, как раздалась команда:

– Эй, интеллигенция! Приготовьтесь прыгать – швартоваться не будем!

«Жучок» ткнулся носом в деревянный бок плашкоута, матросы дружно гикнули – и мы, не чуя под собой ног, перемахнули с катера на плашкоут.

– Вот это цирк! – охнул дядя Коля, хватаясь за сердце. – Всё?.. Или еще куда прыгать?

Дядя Коля не зря спрашивал: на плашкоуте страшно что творилось. Его поднимало набегавшей волной, несло куда-то вверх, на самом гребне он чуть задерживался и, грохнувшись затем в борт теплохода, проваливался обратно в пучину.

Все отъезжающие были давно на теплоходе, а все приехавшие – на плашкоуте, трап за ненадобностью подняли и теперь выгружали почту в большой веревочной сетке.

– Бойся! – яростно орал на оглушенных пассажиров краснолицый матрос с вытаращенными глазами, сам хватал сразу по два чемодана и отшвыривал их, готовя место для почты. Он один что-то понимал в этой неразберихе, знал, куда бежать и за что держаться.

– Что раскрылатились, как бабы?! – подскочил он к нам. – Давай на корму! Живо!

Ругаясь чудовищными словами, матрос погнал нас короткими перебежками в конец плашкоута, туда, где борт теплохода был заметно ниже.

– Потрясающе! – успел шепнуть Паганель. – Он же пьяный в дребезину.

– Плевать, – ответил дядя Коля. – Трезвый бы здесь не выдержал – свихнулся.

– Кто старшой? – спросил матрос на корме.

Мы подтолкнули вперед Паганеля.

– Лезь! – приказал матрос.