– Настоятельница, – наконец заговорила она, – не могу не спросить, что с Йонду? Она так и не вернулась в Лазию?

Настоятельница отвела взгляд, мрачно поджала губы, а Кассар покачал головой:

– Нет, милая. – Он накрыл ладонью ее руку. – Йонду теперь с Матерью.

Что-то умерло в душе у Эды. Она была уверена, уверена, что Йонду сумеет вернуться в обитель. Твердая, неукротимая, бесстрашная Йонду. Наставница, сестра, верная подруга.

– Ты точно знаешь? – тихо спросила она.

– Да.

Под ложечкой расцвела резкая боль. Эда закрыла глаза, вообразила эту боль огнем свечи и задула его.

Потом. Она позволит горю разгореться, когда окажется в своей комнате, – а здесь ему нечем дышать.

– Она погибла недаром, – продолжал Кассар. – Она искала меч Галиана Обманщика. В Инисе она не нашла Аскалона, зато нашла другое.

Сарсун стукнул когтем по жердочке насеста. Эда, оглушенная известием, тупо уставилась на стоявший рядом с ним предмет.

На шкатулку.

– Мы не знаем, как она открывается, – сказал, вставая, Кассар. – Загадка не допускает нас к ее секретам.

Эда медленно подошла и провела пальцем по значкам на крышке. Простой глаз видел в них обычное украшение, она же узнала селини – древний язык Юга. Вычурные буквы переплетались, затрудняя чтение.

– Вы, конечно, все ножи в обители перепробовали? – спросила Эда.

– Конечно.

– Тогда, может, речь идет об Аскалоне.

– Клинок Аскалона, согласно легенде, был серебряным. – Кассар беспомощно развел руками. – Сыновья Саяти ищут разгадку в архивах.

– Будем молиться, чтобы ее нашли, – добавила настоятельница. – Йонду пошла на смерть, чтобы доставить нам эту шкатулку, значит верила, что мы сумеем ее открыть. Она была до конца верна делу.

Мита снова взглянула на Эду:

– А теперь, Эдаз, ступай, вкуси от дерева. За восемь лет твой огонь наверняка иссяк. – Она помолчала. – Хочешь, я пошлю с тобой кого-нибудь из сестер?

– Нет, – сказала Эда, – я пойду одна.

Вечер сменился ночью. Эда начала спуск под звездами, горевшими над Долиной Крови.

Тысяча ступеней привела ее на дно лощины. Босые ноги утопали в траве и глинистой почве. Она чуть помедлила, вдыхая в себя ночь, и уронила наземь одежду.

Белые лепестки устилали долину, как редкий в Лазии снег. Высокое апельсиновое дерево раскинуло ветви, как ладони. С каждым шагом к нему у Эды все сильнее теснило горло. Чтобы вернуться сюда, к истоку своей силы, она прошла полмира.

Ночь словно обняла опустившуюся на колени женщину. Она погрузила пальцы в дерн. Слезы облегчения хлынули из глаз, а воздух при вдохе рвал горло, как нож. Она забыла все, что знала. Сабран Беретнет словно не бывало на свете. Осталось одно лишь дерево. Даритель огня. Единственная цель, смысл жизни. И дерево взывало к ней, чтобы восемь лет спустя снова наполнить все ее тело солнечным светом.

Где-то рядом наверняка затаилась, наблюдая, настоятельница или кто-то из красных дев. Они должны убедиться, что Эда по-прежнему достойна быть среди них. А решить это могло только дерево.

Эда раскрыла ладонь и стала ждать, как колос ждет дождя.

«Наполни меня снова своим огнем! – Она удержала мольбу в сердце. – Позволь служить тебе!»

Ночь стала небывало тихой. И тогда, медленно, словно тонул в воде, с высоты упал золотой плод.

Эда поймала его на ладони. Захлебнувшись рыданием, впилась зубами в его мякоть.

Так чувствует себя умирающий, когда возвращается жизнь. Кровь дерева растекалась по языку, ласкала саднящее горло. Жилы обращались в золото. Потушив прежнее пламя, плод тотчас зажег в ней другой огонь, сделав всю ее одним пылающим факелом. От жара она раскололась, как глиняная фигурка, и всем телом воззвала к миру.

И мир вокруг нее отозвался.

Дождь занавесил от глаз море Солнечных Бликов. До вечера было еще далеко, но флот Тигрового Глаза уже зажег фонари.

Лая Йидаге широко шагала по палубе «Погони». Дрожащий в мокром плаще Никлайс, спеша за ней, невольно поглядывал в набухшее синяком небо – не первую неделю поглядывал.

Пробудилась Гелвеза Мучительница. У него не шло из головы, как она адским видением пронеслась над кораблями.

Никлайс повидал довольно ее изображений, чтобы узнать с первого взгляда. Горящие огнем чешуи, золотые шипы: она казалась раскаленным углем, пылающим, словно ее только что изрыгнула гора Ужаса.

Итак, она вернулась и в любую минуту могла показаться снова, дотла сжечь «Погоню». Одно хорошо: это была бы быстрая смерть – не то что мучительная гибель, какой грозили пираты, если пленник им не угодит. Никлайс прожил на галеоне не одну неделю и, хотя язык его уцелел и руки ему не отрубили, пребывал в постоянном страхе.

Взгляд Рооза метнулся к горизонту. Восемь дней их преследовали бронированные корабли сейкинцев, но, как и предсказывала Золотая императрица, в бой не ввязывались. Теперь «Погоня» вернулась на восточный курс, направляясь к Кавонтаю, где пираты собирались продать лакустринского дракона. Никлайс то и дело задумывался, как они обойдутся с ним.

Дождь залил ему очки. Он попытался протереть стекла, не преуспел и заторопился вдогонку за Лаей.

Золотая императрица вызвала обоих к себе в каюту, где холод разгонялся печуркой. Она стояла у торца стола, в теплом кафтане и шапке из выдры.

– Морская Луна, – произнесла она, – садись-ка.

Никлайс, с тех пор как чуть ума не лишился от страха перед Гелвезой, едва ли хоть раз раскрывал рот, но теперь у него вырвалось:

– Ты говоришь по-сейкински, достойная госпожа?

– Говорю я на твоем поганом сейкинском. – Она смотрела в стол, на котором была начерчена подробная карта восточных стран. – Я что, дура, по-твоему?

– Ну, гм… нет. Но, видя при тебе переводчицу, я решил…

– Я держу переводчицу, чтобы заложники считали меня дурой. Скажешь, Йидаге плохо справляется?

– Нет-нет, – струсил Никлайс. – Нет, вседостойная Золотая императрица. Прекрасно справляется.

– Стало быть, ты принял меня за дуру.

Он, не найдя слов, умолк. И наконец удостоился взгляда капитана.

– Сядь.

Никлайс сел. Золотая императрица, не сводя с него взгляда, вытащила из-за пояса нож для еды и принялась чистить им дюймовые ногти с черной каймой под каждым.