– Вопрос о войне не может быть отложен, – спокойно промолвила Эгвейн. – На него следует ответить прежде, чем поднимать любые другие. Таков закон.

Восседающие обменялись быстрыми вопросительными взглядами.

– Так ли это? – спросила наконец Джания и, полуобернувшись, обратила испытующий взгляд к сидевшей рядом с ней Такиме. – Такима, ты помнишь все, хоть раз тобой прочитанное. А я слышала, ты говорила, что читала и Закон Войны. Он и вправду таков?

Эгвейн затаила дыхание. За последнюю тысячу лет Белая Башня посылала солдат на множество войн, но всегда в ответ на просьбу по меньшей мере двух тронов, и то были их воины, а не воины Башни. Сама Башня в последний раз вела объявленную войну против Артура Ястребиное Крыло.

По словам Суан, ныне лишь немногие книжницы знали о Законе Войны больше того, что такой закон вообще существует.

Низенькая, с длинными черными волосами и кожей цвета потемневшей от времени поделочной кости, Такима часто напоминала птицу, задумчиво склонившую набок головку. Но сейчас она больше походила на птицу, желавшую упорхнуть подальше. Она затянула шаль, без всякой нужды поправила усыпанный сапфирами и жемчугами чепец и коротко выдохнула:

– Это так.

Эгвейн перевела дух.

– Кажется, – язвительным тоном заговорила Романда, – Суан Санчей многому вас научила... Мать. Но как вы можете говорить об объявлении войны? Войны женщине! – После этой отповеди она уселась на свой табурет.

Эгвейн грациозно кивнула, поднялась и твердо взглянула в глаза всем Восседающим. Такима отвела взор. О Свет, она знала! Но молчала. Продлится ли ее молчание достаточно долго? В любом случае менять планы было уже слишком поздно.

– Сегодня мы встретились с противостоящей армией, ее ведут люди, которые испытывают по отношению к нам сомнения. В противном случае эта армия здесь не появилась бы. – Эгвейн полагала, что в этом месте стоило заговорить более страстно, или хотя бы настоятельно, однако Суан рекомендовала полное хладнокровие, и под конец она согласилась. Они должны видеть владеющую собой женщину, а не девочку, руководствующуюся порывами сердца. – Вы слышали, как Арателле заявляла, что не желает быть втянутой в дела Айз Седай. Однако они привели армию в Муранди и намерены встать на нашем пути. Почему? Не потому ли, что не знают, кто мы такие и каковы наши цели? Вы говорили с ними, так неужели не почувствовали: они едва верят, что имеют дело с настоящими Восседающими?

Майлинд, круглолицая Зеленая, шевельнулась, Салита дернула кончик шали с желтой бахромой, хотя выражение ее лица не изменилось. Берана, еще одна Восседающая, избранная в Салидаре, задумчиво нахмурилась. Эгвейн не упомянула о том, что и ее не воспринимали как настоящую Амерлин: не стоило заострять на этом внимание.

– Мы перечислили преступления Элайды множеству правителей, – продолжила Эгвейн. – Мы объявили, что намерены низложить ее. Но они сомневаются. Они думают, что, возможно, – возможно! – мы и вправду те, кем себя провозглашаем. Но не перестают искать в наших словах тайный смысл, скрывающий их истинное значение. А вдруг мы всего лишь часть какого-то хитроумного заговора, сплетенного той же самой Элайдой? Сомнение сбивает людей с толку. Сомнение придает Пеливару и Арателле смелость, чтобы заявить в лицо Айз Седай: «Дальше вы не пройдете». Да разве дерзнули бы они встать на нашем пути, вмешаться в наши дела, будь у них уверенность в том, кто мы такие? Именно отсутствие уверенности и делает их нашими противниками. И остался лишь один способ развеять эти сомнения – все остальные уже испробованы. Я не утверждаю, будто Пеливар и Арателле уйдут, как только услышат об объявлении войны, но и они, и все прочие будут знать, с кем имеют дело. Никто не позволит себе усомниться в вашем праве именовать себя Советом Башни. Никто не посмеет преградить нам путь, ибо препятствовать Белой Башне можно лишь по неуверенности или незнанию. Мы подошли к двери и уже взялись за ручку. Если вы боитесь отворить и войти, вам остается лишь упрашивать всех и вся поверить, будто вы не марионетки Элайды.

Она села, дивясь собственному спокойствию. Снаружи, за спинами Восседающих, склоняя друг к другу головы, переговаривались сестры. Там наверняка стоял возбужденный гомон, не слышный под навесом благодаря малому стражу Аледрин. Сейчас все решится. Хоть бы только Такима не открыла рот раньше времени. Романда нетерпеливо хмыкнула и поднялась на ноги лишь для того, чтобы объявить:

– Пусть встанут те, кто поддерживает объявление войны Элайде.

Взгляд ее вернулся к Лилейн, и на лице снова появилась холодная, самодовольная улыбка, не оставлявшая сомнений в том, какой важный вопрос будет поднят, как только удастся покончить с чепухой. Джания поднялась столь поспешно, что колыхнулась коричневая бахрома ее шали.

– Почему бы и нет? – промолвила она. По обычаю, говорить ей вовсе не следовало, однако вздернутый подбородок и решительный взгляд отбивали всякое желание заставить ее умолкнуть. Слова Джании звучали на редкость убежденно, хотя, как обычно, сыпались горохом. – Мы хотим исправить зло, и пусть мир это знает. Хуже не станет. Ну? Ну? Не понимаю, чего тут раздумывать?

Сидевшая по другую сторону от Такимы Эскаральда кивнула и встала.

Морайя чуть ли не вскочила, хмуро уставясь на Лирелле, уже подобравшую юбки, чтобы встать, но медлившую, вопросительно глядя на Лилейн, которая не замечала ее, ибо угрюмо рассматривала Романду.

Две Зеленые, Самалин и Майлинд, поднялись разом, и Фэйзелле резко вскинула глаза. Меднокожая, коренастая, с широким лицом, Фэйзелле беспрестанно переводила взгляд с Самалин на Майлинд и обратно. Напугать ее было не так-то просто, но сейчас она выглядела напуганной.

Салита встала, осторожно поправляя желтую бахрому своей шали и столь же осторожно избегая внезапно ставшего хмурым взора Романды. Поднялась Квамеза. К ней присоединилась Аледрин, потянувшая за собой за рукав Берану. Делана обернулась на сестер, толпившихся снаружи. Те казались взбудораженными – сбивались в кучки, переговаривались и не сводили взоров с Восседающих. Медленно, неохотно, Делана встала, держа руки на животе, словно ей сделалось дурно. Такима скривилась и воззрилась на собственные руки, сложенные на коленях. Саройя косилась на двух других Белых Восседающих, подергивая себя за мочку уха, как делала всегда, пребывая в глубоком раздумье. Остальные не шевелились.

Эгвейн почувствовала во рту привкус желчи. Десять. Всего десять. А она была так уверена. И Суан тоже. Одного Логайна должно было хватить с лихвой, учитывая незнание закона. Не говоря уж о нежелании Пеливара и Арателле признавать их Восседающими.

– Во имя Света! – взорвалась Морайя, обернулась к Лирелле с Лилейн и подбоченилась. Если высказывание Джании нарушало обычай, то уж это не лезло ни в какие ворота. Выказывать гнев в Совете строжайше запрещалось, однако глаза Морайи сверкали неприкрытой яростью, усилившей ее иллианский акцент. – Чего вы ждете? Элайда похитила палантин и жезл! Красные, ее Айя, сделали Лжедраконом Логайна и лишь Свету ведомо, скольких мужчин еще. Ни одна женщина в истории Башни не заслужила объявления войны больше, чем она! Встаньте или, с этого момента, не смейте и заикаться, будто вы решили ее низложить!