дальше Усть-Кут, Киренск, Витим, за ним Олекминск; за Олекминском на большом протяжении знаменитые Столбы – причудливые, всех форм и размеров скалы в виде каменных высоких башен, часовен, дворцов…

Наше плавание продолжалось около месяца – мы сделали по Лене не меньше 3000 верст. Наконец мы прибыли на место назначения – в город Якутск.

Это было уже в первой половине августа 1907 года.

Когда наши паузки причалили к пристани, на палубу к нам явился местный полицеймейстер Полховской (про которого шла слава, что он был в Белостоке организатором еврейского погрома) и по имеющемуся у него списку объявил, кто в какое селение был назначен на жительство.

Большинство было оставлено в самом городе – и он разрешил всем сойти на берег. Но в этом списке не были упомянуты семь «преступников», переписанных в Александровской тюрьме и привлеченных по обвинению в устройстве подкопа и… «порче казенного имущества».

Как мы позднее узнали, с этим вышло недоразумение, характерное для порядков того времени. Из Иркутска по нашему делу выехал в Александровское следователь, который должен был на месте опросить всех семерых переписанных и произвести следствие. Неизвестно почему, он на один день опоздал и явился в Александровскую тюрьму, когда наша партия была уже отправлена. И хотя в тех краях в то время был уже телеграф, никакой телеграммы нам вдогонку послано не было, а было лишь сообщено о нас в Якутск, куда мы прибыли на месяц позднее и где с нас должны были снять допрос, а может быть, и арестовать. Последнее было всего вероятнее. Полховской так об этом нам и сказал. Прочитав всем назначение, он заявил: «У меня, кроме того, имеется список семи человек (он при этом прочитал наши фамилии), против которых возбуждено новое дело о подкопе в Александровской тюрьме и которых, собственно говоря, я должен был бы отправить сейчас в Якутскую тюрьму. Но я надеюсь, что они сами ко мне завтра явятся на допрос».

Мы все промолчали, а он, очевидно, принял наше молчание за согласие и тут же распорядился нас, вместе со всеми, выпустить свободными на берег.

Это с его стороны было ошибкой, которой мы не замедлили воспользоваться. Перед нами вставала неизбежная перспектива подвергнуться допросу, быть может, быть снова арестованными и даже немедленно быть отправленными обратно в Александровскую тюрьму или в Иркутск, где производилось следствие по этому делу. Это нам, разумеется, не улыбалось. С другой стороны, мы считали себя свободными от каких бы то ни было обязательств – никаких обещаний никому мы не давали!

Мы устроили военный совет: что делать? И после очень короткого обсуждения – без всяких споров – единогласно постановили: немедленно бежать!

Если читатель взглянет на карту (а без этого он, пожалуй, не поймет всего последующего!), то он увидит, что Якутск находится далеко к северу от железной дороги, которая проходит через Иркутск. Он убедится также из этой карты в том, что единственным средством сообщения Якутска с железной дорогой (на юг от него) является река Лена.

На север можно попасть только к Ледовитому океану, к белым медведям, а на восток и запад бежать некуда, так как там нет жилых мест, и сам Якутск окружен непроходимыми и необъятными лесами (сибирская тайга!) и болотами. Значит, нам во что бы то ни стало надо вернуться по Лене – другого пути к свободе нет.

В самом Якутске жило немалое количество бывших политических ссыльных (или, как они здесь назывались по-старинному, «государственные ссыльные»), наших товарищей. Некоторые из них занимали видное положение в городе – среди них были управляющие крупными торговыми предприятиями, капитаны пароходов, редакторы газет, учителя. Были среди них и члены нашей партии. Они с радостью вызвались нам помочь.

Выработанный нами с их помощью план заключался в следующем. Мы должны немедленно скрыться из города и некоторое время выждать в окрестностях его, пока не прекратятся поиски. И уже затем, когда администрация Якутска убедится, что мы скрылись, мы вернемся в город и, спрятавшись с помощью товарищей на пароходах, выедем по Лене к железной дороге и вернемся в Россию. План этот облегчался тем, что на пароходах служило много ссыльных, и само пароходное начальство, среди которого тоже были наши товарищи, сочувствовало ссыльным и охотно помогало им бежать из ссылки.

Так мы и сделали. Товарищи достали нам хорошую летнюю палатку, оставшуюся от знаменитой полярной экспедиции барона Толля в 1902 году, снабдили нас хлебом и провизией, и мы на другой же день утром вышли из города и верстах в десяти-пятнадцати от Якутска, в густом лесу, раскинули свой лагерь, в котором все семеро и поселились.

Полицеймейстер Полховской напрасно нас прождал весь этот день у себя. Здесь, в лесу, мы преблагополучно прожили десять дней – если не считать того, что однажды все чуть не отравились собранными грибами и вповалку провалялись один день с утра до ночи.

Но молодые желудки справились с этим. Несколько раз нас посетил товарищ из города – Яков Иванович Мурашко, ссыльный белорус из Минска, наш товарищ по партии, высокий здоровенный блондин с голубыми, как у ребенка, глазами. Он со смехом рассказал нам о той тревоге, которая поднялась у якутской администрации в связи с нашим исчезновением. Губернатор обвинял полицеймейстера, полицеймейстер оправдывался тем, что не имел никаких инструкций от губернатора.

Губернатором был тогда знаменитый Иван Иванович Крафт, дослужившийся до своего высокого поста из простых почтальонов – человек очень самолюбивый, своенравный и не без дарований. Побегов из Якутска было много и раньше, но никогда не было еще такого случая, чтобы бежали сразу семеро! Он был убежден, что кого-нибудь из семерых обязательно поймает, и разослал в разные концы полицейских – в Олекминск, в Алданское и даже в Вилюйск. Особенно он негодовал на меня. Оказывается, местные влиятельные купцы еще до моего прибытия в Якутск хлопотали обо мне (они имели письма от моего отца!), и губернатор милостиво разрешил мне остаться в городе – я об этом ничего не знал. Теперь у него было убеждение, что я его обманул! Кроме того, он не без основания считал меня руководителем всего побега. Поймать кого-нибудь из нас – и в особенности, конечно, меня –