Во всех полках созвать совещания командного и начальствующего состава, на которых полным голосом сказать о всех пьяных безобразиях, осудить пьянство и пьяниц как явление недопустимое и позорное…

Во всех служебных аттестациях, если аттестуемый пьяница, непременно это указывать. Указывать также и о том, насколько аттестуемый начальник успешно борется с пьянством среди своих подчиненных»{86}.

Однако курс на трезвость в армии продержался недолго. Зимой 1939/40 года воевавшим против Финляндии бойцам и командирам Красной армии приходилось тяжело: морозы часто «зашкаливали» за 40°; противник при отходе стремился разрушать любые строения, поэтому красноармейцы нередко вынуждены были ночевать в шалашах, наспех сооруженных из хвойных веток. Многие дивизии прибывали на фронт в шинелях, шапках-буденновках и брезентовых сапогах. В госпитали Ленинграда и Вологды тысячами попадали обмороженные, а теплая одежда начала поступать на фронт с большим опозданием.

Для борьбы с холодом и поднятия боевого духа. Экономическое совещание при Совете народных комиссаров СССР в декабре 1939 года постановило: «В связи с низкой температурой в Карелии и Заполярье в целях профилактики обморожений в частях и соединениях действующей Красной Армии установить дополнительный паек для бойцов и командиров, участвующих в боях, в размере 100 граммов водки в день и 100 граммов сала через день». Согласно этому решению армейской элите — летчикам — полагались те же 100 граммов — но не водки, а коньяка. К февралю 1940 года количество солдат и офицеров, воевавших против Финляндии, перевалило за миллион человек, и выполнение боевых задач осложнилось неожиданными трудностями — отсутствием тары. «Недостаток посуды держал вопрос снабжения водкой в напряженном положении, для ликвидации которого были приняты соответствующие меры. Через обком и горком (Ленинградский. — И. К., Е. Н.) ВКП(б) был обеспечен сбор посуды через торговую сеть. Были организованы бригады для сбора и транспортировки посуды с фронта, что дало 250 вагонов посуды. В результате проведенных мероприятий с задачей обеспечения войск водкой продовольственный отдел справился и обеспечивал войска бесперебойно», — докладывал о принятых мерах отдел тыла Северо-Западного фронта{87}.

Вскоре после начала Великой Отечественной войны, в августе 1941 года, Государственный Комитет Обороны приказал выдавать бойцам и командирам передовой линии действующей армии в сутки по 100 граммов сорокаградусной водки. В мае 1942 года ежедневная раздача водки прекратилась; зато норма для бойцов частей передовой линии, «имеющих успехи в боевых действиях», увеличивалась до 200 граммов на человека в день. Остальным «наркомовские» 100 граммов наливали в годовщины десяти революционных и общенародных праздников, в том числе во Всесоюзный день… физкультурника (якобы сам Сталин воспротивился предложению Ворошилова об отмечании таким образом на фронте еще и Международного юношеского дня). «Обмывался» также день сформирования войсковой части. Через месяц Государственный Комитет Обороны вдвое понизил норму для «имеющих успехи в боевых действиях»; теперь стограммовая доза полагалась «военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные действия». Водку на фронт привозили в молочных бидонах или дубовых бочках, а выдавали на полковом или батальонном пункте питания, у полевой кухни.

С ноября 1942 года полстакана в сутки на человека разливалось только в подразделениях, участвовавших в боевых действиях и находившихся на передовой; в подразделениях разведчиков; в артиллерийских и минометных частях, поддерживавших пехоту и находившихся на огневых позициях; а также экипажам боевых самолетов по выполнении ими боевой задачи. Тем, кто находился в полковых и дивизионных резервах, служил в подразделениях обеспечения, производил работы на передовых позициях, полагалось 50 граммов водки в сутки. Столько же по указаниям врачей могли получить раненые бойцы, находившиеся в учреждениях полковой санитарной службы{88}.

Реально же наливали и выпивали не по указу. Распределением водки, как правило, заведовал начальник штаба батальона, потому что именно он подсчитывал потери и знал, кому налить, а кому уже нет… Перед атакой водку не раздавали да и не кормили — так было легче спасти бойца при ранении в живот. Поэт-фронтовик Семен Гудзенко вспоминал:

Начальник штаба распоряжался образовавшимся из-за гибели бойцов «излишком» спиртного по ситуации: кто-то получал 100-граммовую норму, а добывшим «языка» разведчикам могли выдать значительно больше, иногда и литр; раненых буквально мыли водкой с целью дезинфекции и наливали каждому от души, чтобы преодолеть болевой шок. Подобные процедуры испытал вернувшийся из разведки, переплыв реку в ледяной воде, бессмертный герой поэмы Твардовского Теркин:

Даже с учетом ограничений армия ежемесячно потребляла до 45 железнодорожных цистерн водки. Что же касается гражданских потребителей, то им пришлось хуже — во многих местах водка исчезла из открытой продажи. Ее могли выдавать в «стахановских наборах» вдобавок к нескольким метрам холста, куску хозяйственного мыла, килограмму соли и литру керосина. Но не каждый стахановец или «ударник сталинского призыва» при получении заслуженного пайка и товарных карточек мог стать счастливым обладателем бутылки. В первые два года войны водка полагалась только тем, кто выполнял и перевыполнял особо срочные и важные правительственные задания. Ведь спирт был стратегическим сырьем для военной промышленности; часть ликероводочных заводов, в том числе Московский (предок современного «Кристалла»), перешла на выпуск «коктейля Молотова» — зажигательной смеси для истребления вражеских танков.

Номенклатуре жилось вольготнее, хотя все рестораны в Москве, кроме работавших при гостиницах высшего разряда («Гранд-отель», «Националь» и «Москва»), закрыли. В «Астории» организовали столовую для работников Моссовета, райкома партии и еще нескольких учреждений. Разносолов не было (меню включало винегрет, рыбный суп, кашу); но посетители столовой имели специальную книжку с отрывными талонами и могли экономить на продуктах, получаемых по карточкам.

В 1944 году ленинградский технолог В. Г. Свирида разработал по заказу для высшего командного состава Советской армии знаменитую «Столичную». Новая водка так понравилась руководству страны, что была «засекречена» и в свободную продажу поступила только при Хрущеве — зато стала на несколько десятилетий символом праздника во многих советских семьях{89}. В феврале 1945 года прибывшие на Ялтинскую мирную конференцию члены «большой тройки» — Сталин, Рузвельт и Черчилль — первыми попробовали один из самых прославленных коньяков Тбилисского коньячного завода, завоевавший 21 медаль на различных международных выставках. Когда знаток коньяков Черчилль спутал его с французским, Сталин был очень доволен этой маленькой дипломатической победой и распорядился наградить автора напитка; так главный технолог Тбилисского коньячного завода Вахтанг Цицишвили стал лауреатом Сталинской премии.