Однако наблюдательность Руслана, его способность извлекать собственные выводы, принимая в родителях романтичность и расчётливо исследуя её несостыковки с их обыденными поступками, ведёт к тому, что полученный от них заряд энергии оттепели парень по-своему направляет на искоренение реального зла, царящего теперь повсюду. И его жёсткое следование правде оказывается не менее безнравственным, чем двойные стандарты родителей…

Так почему же на вопрос о возрасте четырнадцатилетний подросток отвечает, что ему – сорок?

И не то чтобы он ровно настолько устал от жизни или выдохся физически. Наоборот, Руслан полон агрессивной энергии, стремится максимально отвечать своим убеждениям о совести и долге. Тогда отчего же именно сорок? Ведь теперь это возраст его родителей, молодость которых пришлась на шестидесятые.

Парень растёт под песни их юности. Семейные выходы, постоянное общение с миром их интересов и норм не только воспитали его сорокалетним. К нему перешла их духовная исчерпанность. За внешним бодрящим благополучием накопилась бездна пугающей пустоты.

Нагруженный под завязку романтическими идеалами родителей, Руслан во всём остальном, в обыденной жизни остаётся порождением итогов оттепели. И чувство дистанции, оказываясь строящей характеристикой его мироощущения, порождает поистине бесовский хаос, формирующий его как личность.

Поражает, по-настоящему пугает холодная бескомпромиссность Руслана, с которой он, не задумываясь, вступает в борьбу против всего, что представляется ему злом. Сами эти представления, в сущности, не изменились. Переродилось их восприятие молодыми, разрушительная реакция на них, интуитивно отвергающая возможность подставить собственное плечо, помочь. Холодный расчёт «на добивание», несомненно, то новое, чего не было ни у кого из экранных предшественников Руслана.

Мальчишка с деланной юношеской непосредственностью входит в доверие…

В одном случае в компанию бомжей, которые отечески как-то по-своему начинают его даже опекать…

Потом к молодой женщине, поверившей, будто он поможет ей вернуться к нормальной жизни…

К подружке, искренне увлечённой его безрассудной смелостью, стремящейся не отступать даже в самых рискованных поступках…

К отцу, взявшему его с собой, чтобы приобщить к азартной рыбалке…

Казалось бы, так обстоятельно раскрытая перед Русланом жизнь (изначально никогда не подвластная прописным требованиям) обогреет его душу сердечным теплом близких людей… Ведь все они открыто и добросердечно, дружески протягивают ему руку. Однако юный герой своенравно держит дистанцию. Подростковый максимализм не позволяет ему увидеть истинные последствия своих наказующих поступков.

Сдавая мирно живущих бомжей наряду милиции, унижая сломленную судьбой молодую женщину, став невольным виновником гибели подружки, Руслан собственноручно оформляет обвинительный протокол, допрашивая отца, с которым вместе только что участвовал в браконьерской рыбалке…

О какой же тревоге отчаянно сигналит фильм В. Абдрашитова?

Герой «Плюмбума…» – вовсе не представитель протестующего поколения.

На почве стёртых временем идеалов оттепели вырастает холодный прагматик, в душе которого кусок податливого металла. Даже не «вместо сердца пламенный мотор», как пелось когда-то в советской песне о лётчиках, а именно горсть бесформенного железа, способного под крепкими руками принять нужную кому-то форму. И не важно, что сам себя мальчишка считает активным чистильщиком, самоотверженно структурирующим общество, утратившее единство сплава идеалов и реальности…

Фильм не винит старших, как это сделано в иных лентах. Не сострадает и молодым, судьба которых, настаивает экран, всё-таки в собственных руках. Дефицита душевного тепла Руслан не ощущает, он попросту не воспринимает его в отношениях близких ему людей. Взяв на себя право бескомпромиссно судить, герой во всех ситуациях моделирует зло…

С точки зрения авторского послания киноаудитории фильм В. Абдрашитова максимально освоил формы повествования, утвердившиеся к концу 80-х как способ воплощения современной темы.

Это легко заметить, сопоставив его картины прежних десятилетий и «Плюмбум…».

Здесь отсутствует приём зеркального соотношения знаков пространственного окружения. Остались только обустроенный родительский дом и многообразие внешних, в основном уличных зарисовок.

Однако Руслан, всё в своей жизни принимая как данность, не ощущает связей, значений, архетипической наполненности извечных человеческих жизненных опор: ни защищённости дома, ни отчуждённости всего, что вокруг. На этот раз всё – чужое. И родительское жильё, обустроенное заботливыми руками, и дороги, конкретную направленность которых практически не угадать.

Характеристика интерьеров, размах уличных пространств ничего не добавляют к его внутреннему мироустройству: там пусто, он сам по себе. И вот такое поколение душевно невосприимчивых потомков стареющих шестидесятников, наверное, самое страшное, о чём предупреждает В. Абдрашитов.

Драматургическая фактура и своеобразие авторской интонации диктуют операторской камере неспешную манеру внешне как бы беспристрастного наблюдения, что способствует также «попаданию» изображения в стилистику документа. За исключением отдельных передержек, с точки зрения излишнего мелодраматизма (вечерняя идиллия в доме родителей Руслана, кадры падающей с крыши девочки), оператор наблюдает, чаще всего выразительно, жизнь человеческого лица.

Актёры у В. Абдрашитова и по составу, и по манере игры в каждой картине всегда безупречны. «Плюмбум…» не стала исключением, молодые исполнители достойно выглядят радом с профессионалами. В первую очередь, конечно, потому, что фильм драматургически очень отчётливо выстраивает систему человеческих отношений.

Аналитичность творческого почерка режиссёра, характерная для всех его фильмов, акцентирует проблемную содержательность замысла, стремительно нарастающее социальное зло проступает в нравственном противостоянии характеров.

И при этом перед нами всё-таки одна из острых публицистических лент времени 80-х, исследующая, наверное, самую больную проблему в преддверии смены поколений, неоднозначность мотивов и итогов их противостояния…

Время отразилось и на художественной манере С. Соловьёва, который к этому моменту вполне реализовал себя как автор проблемного фильма о молодом современнике. В 1986-м на экраны вышел фильм «Чужая Белая и Рябой», очень существенно видоизменивший уже сложившееся представление о стилистике его выразительного языка.

В некоторых своих построениях, может, и далёкий от совершенства, фильм органично сочетает эпическое и повседневное начала, трагедию и лирическую тональность, метафорически-пространный образ времени и художественную стереоскопичность авторской точки зрения, буквально с высоты космоса – до узкого просвета в щелях полуразрушенного подвала военной поры…

Время протеста

Речь об этом, может, справедливо было бы начать с момента появления картин, где романтизму шестидесятников только едва обозначается альтернатива, где ещё как будто ненароком молодые не воспринимают, а то и агрессивно отрицают житейский опыт и миропонимание старших. Такие сюжеты можно разглядеть даже в середине 60-х. И их окажется немало.

Однако тогда среди молодых на экране это были только отдельные «несогласные», их жизненный опыт или осуждался, или подвергался переосмыслению логикой событий.

Скажем, компания на молодёжной вечеринке (в сцене снялись А. Тарковский, А. Митта, другие узнаваемые сегодня начинающие кинематографисты), танцуя под западные ритмы в фильме «Мне двадцать лет» М. Хуциева, иронично отрицает простые вещи, на которых выросло предыдущее поколение… Но тут же получает отпор.

Кинематограф Д. Асановой прокричал об опасности разрыва духовного родства между старшими и молодыми.