Мне удалось вернуться к себе незамеченной. Хотя во дворе теперь было полно женщин и детей, никто дважды не взглянул на меня, грязную и закутанную в плащ. Как только я, измученная, со стертыми ногами, переступила порог и поставила корзину на пол, Дисенк заторопилась мне навстречу. Я опустилась в кресло, и она вручила мне свиток.

— Это доставили совсем недавно, — сказала она, — Принес царский вестник, которого я никогда раньше не видела. На нем печать царевича, Ту!

Мои пальцы оставляли грязные следы на чистом папирусе, когда я ломала восковую печать, и я сразу забыла о своих заботах. Я быстро пробежала глазами содержание свитка.

«В случае моего вступления на Престол Гора я, царевич Рамзес, командующий пехотинцев фараона и старший сын защитника Египта, обещаю возвысить госпожу Ту, наложницу, и даровать ей титул царицы Египта со всеми привилегиями и правами, приличествующими этому высокому сану. Подписано мной собственноручно во второй день месяца пахон сезона тему шестнадцатого года правления царя». Действительно, внизу была неразборчивая подпись царевича вместе с подписями свидетелей, как я и просила: Нанаи, смотрителя Сахта и жреца Сета, и Пенту, писца Обители Жизни.

Я свернула свиток и поднесла его к груди. Так скоро! Только этой ночью я высказала свое дерзкое требование, и оно уже выполнено! Скорость, говорившая о беспощадности решения царевича, поразила меня.

— Дисенк, — сказала я с дрожью в голосе, — принеси мне воска и огня. — Она повиновалась, и, когда я снова запечатала драгоценный документ, я вжала в мягкий воск одно из своих колец. — Это моя гарантия обретения царской короны, — пояснила я ей. — Спрячь свиток. Думаю, будет довольно трудно поднять плитки и упрятать его в пол. Лучше зашей его в подушку. И сделай это сегодня, но, пожалуйста, сначала отмой меня и потри бальзам мне в ноги. Они очень болят.

Ее тщательно выщипанные брови почти слились с прической, она осторожно взяла у меня свиток, всем своим видом выражая немой вопрос.

Некоторое время я колебалась, посвящать ее в тайну или оставить в неведении, потом решила, что в данном случае излишняя таинственность бессмысленна. Она уже знала о моем положении. И вообще, Дисенк знала обо мне все. Поэтому я рассказала ей о своем изматывающем противостоянии с царевичем и о том, как я сходила к Гуи. Когда я закончила рассказ, она повернулась ко мне со свитком в руке.

— Мастер прав, госпожа, — сказала она. — Зачем испытывать судьбу и рисковать закончить жизнь так скоро, когда еще неизвестно, чем завершится твоя беременность. Это было бы безумием. А теперь у тебя есть и гарантия царевича. Даже если фараон отвернется от тебя, что мало вероятно, царевич все равно потом возвысит.

— Ты забываешь о том, что, если от меня отвернется отец, я не смогу просить за сына, — уныло возразила я.

Она слегка пожала плечами.

— Есть все предпосылки к тому, что царевич унаследует власть после смерти отца в любом случае. — заметила она. — В конце концов, он командующий пехотинцев и пользуется авторитетом у большинства солдат в армии. Конечно, для него было бы лучше получить власть мирным путем. Но, кажется, он твердо решил добиваться двойной короны всеми способами. Ты в любом случае будешь царицей, Ту.

— Но, Дисенк, царю всего лишь сорок семь лет, — пробормотала я. — Представь, если он проживет так же долю, как Осирис Рамзес Второй? Я уже выживу из ума к тому времени, когда царская корона опустится на мою седую голову.

Дисенк быстро взглянула на меня.

— Может быть, — мягко сказала она, — а может быть, и нет. Прислушайся к совету Мастера, Ту. Не делай глупостей.

Потом она вышла, чтобы принести воды и масла, и я плюхнулась обратно в кресло. Странно, я никогда раньше не думала о возрасте фараона, но теперь размышляла над мрачной перспективой, которую обрисовала служанке. Я и в самом деле оказалась дурой. Даже если я не лишусь царской милости, даже если мой возлюбленный внемлет моей просьбе за его сына и назначит его преемником, мне все равно придется ждать, пока фараон умрет, чтобы стать царицей.

Мой взгляд задержался на маленькой фигурке Вепвавета, которую так давно вырезал для меня отец, и я угрюмо улыбнулась ему. «Ну что, мой бог, — шепнула я, — священное ухо и повелитель моей судьбы. Получу ли я корону в расцвете сил и молодости и она станет царственным украшением, венчающим ослепительный взлет, или она станет всего лишь искупительным призом, подаренным престарелой союзнице царевича в борьбе за власть, больше не влекомой страстью и честолюбием? Милостивый бог войны, как мне победить в этом сражении?» Вепвавет улыбался своей загадочной волчьей улыбкой. Я откинулась в кресле и закрыла глаза. Я всегда была игроком. Фигурки просто передвинулись на доске, вот и все. Игра не закончена, успех еще возможен.

Однако я не хотела потерять любовь фараона. Обещание царской короны в будущем было лишь призрачным очертанием оазиса на горизонте, гораздо важнее было сохранить привилегии настоящего. Я сколько могла скрывала свою беременность. По утрам меня мучили приступы тошноты, порой мне удавалось найти предлог, чтобы не оставаться на всю ночь в царской опочивальне, но часто, когда рассвет тихо заползал в комнату, я лежала рядом с фараоном и молилась, чтобы он не проснулся и не увидел мою бледность и холодный пот, выступавший на коже, когда я пыталась сдерживать позывы рвоты.

В эти ужасные минуты я думала об Ибен. Испытывала ли она такие же тайные мучения? Или гордо демонстрировала свое состояние перед Рамзесом в обманчивой надежде, что ее влияние на него нерушимо? Последнее более вероятно. Я никогда не разговаривала с бывшей возлюбленной фараона, чье место захватила, но те несколько раз, когда я видела ее, она показалась мне замкнутой и высокомерной. Конечно, если бы она была умнее, то оставила бы больший след и в гареме, и во дворце!

Круговорот празднеств, увеселительных прогулок по реке и церемоний шел своим чередом, но, хотя я пыталась окунуться в них с головой, их очарование начинало бледнеть. Каждый день я стояла перед медным зеркалом, поворачивая его так и эдак, ощупывала свой живот и донимала Дисенк вопросами, как изменилась моя фигура. С фанатизмом храмового оракула я продолжала выполнять свои упражнения в лихорадочной надежде, что мое чрево раскроется раньше срока, но все было тщетно.

Дни неумолимо следовали друг за другом, недели мелькали слишком быстро. Уже шему подходил к концу, пронеслись паини и эпифи, мне исполнилось шестнадцать. Стрелой пролетел мезори, последний месяц шему, начался новый год с бурным празднованием первого дня тота. Наконец народ счастливо успокоился, и все стали ждать подъема Нила, что возвестит новый сезон разлива и начало сева.

Теперь меня тоже волновали обильные слезы Исиды, потому что я знала: чем сильнее разольется река, тем богаче будет урожай на моей земле, но все же больше всего меня беспокоило не это. Я раздалась в талии и стала присматриваться, не заметил ли фараон изменений во мне, но он был таким же любящим и приветливым, как всегда.