class="p1">«Ну, вот и приехали», — подумал я, — «из проповедника-bf православным проповедником поневоле сделался. Ну да что ж теперь, не давать? Нехай хоть так образовывается».

На другой день я принес Максиму священникову брошюру и для порядку попытался сконцентрировать внимание новоиспечённого верующего на абсурдности вероучения о Троице. Однако, Максим, ухватив брошюру, поблагодарил и отмахнулся, мол, сам разберусь. Я дал ему и Библию.

— Ты вот лучше это читай. Основа веры-то тут, а не в брошюрках.

— Ладно-ладно, будет время — почитаю.

Всё-таки моё отношение к Максиму после этого случая сместилось из тёпло-душевной зоны в зону скорее формально-товарищескую. Я понимал, что все люди, включая меня, временами кривят душой и лицемерят; обстоятельства и упоение эгоизмом заставляют идти на ложь и жонглировать полуправдой, но тут уже был, мне казалось, какой-то перебор. И от этого было грустно.

Беседуя с людьми о вере, я замечал, что часто оказывалось так, что человек доставал из-под рубахи нательный крестик, внушительно потрясая им, твёрдо произносил: «я русский, сечёшь?!», а потом, не успев спрятать крестик обратно, в лучшем случае весомо выдавал свое любимое (и, кажется, единственное на эту тему) «бог-то бог, да сам будь неплох», что из его уст звучало как «бога-то, может, никакого и нет, а я только на себя полагаюсь в этой жизни», а в худшем — прямо так и говорил, что в Бога на самом-то деле он не верит, и все эти крещения и крестики — это только дань традиции, а вот тради-и-иция — это сила, тут ты своими сектантскими руками не трогай! Это было как-то уж слишком часто, но я предпочитал относить подобное на счёт грубой духовной невежественности или элементарной глупости, пускай и столь распространённой. Однако случай с Максимом заставил меня подвести на тот момент некую промежуточную итоговую черту в анализе моей интенсивной проповеднической деятельности, и мой мозг даже родил формулу, заставившую меня, стоящего у окна ординаторской и печально взирающего сквозь грачиные тополя на просцовский безмятежный пейзаж, горько усмехнуться. Формула выходила такая: «православный=русский=атеист». Это было и смешно, и правдиво, и страшно одновременно. Смешно, потому что дико и нелогично. Правдиво, потому что такую грустную закономерность обнажала практика проповеди. А страшно, потому что этот абсурдный и, в то же время, какой-то до одури понятный ужас выглядел фундаментальным и незыблемым до такой степени, что, кажется, абсолютно ничего нельзя было с этим поделать.

Я, однако, погрустил недолго и кинулся снова проповедовать.

Слух о моей религиозной активности, как видно, достаточно быстро облетел Просцово. Однажды в субботу, ближе к полудню, к нам в дверь постучали. На пороге возникла женщина лет 45, невзрачная, но с одухотворённым лицом.

— Мир вашему дому, — произнесла она с радостной открытостью, хотя и, в то же время, с некоторым вопросом-загадкой в послевкусии интонации.

Алина, не потому что только что прочитала Матфея 10-ю главу, а потому что всегда рефлекторно-дружелюбно реагировала на эмоциональную одухотворённость, мгновенно женщину усадила и предложила чаю. Я же как-то сразу смекнул, что женщина не из bf (хотя и явно не из православных), а скорее — из какого-нибудь протестантского направления. Ибо я знал, что, хотя bf и стремятся подражать Христу и апостолам в том, что касается проповеди, насколько возможно максимально, но не до буквальности же и доскональности, чтобы, подобно православным, рясами своими слушателей не шокировать и не отпугивать. С одной стороны, было приятно видеть перед собой искренне верующего человека, с другой — очевидно же, что и она свято в Троицу верит, а жесты её, в то же время, таковы, что как бы мы с ней априори единоверцы. (Я, кстати, краем уха слышал, что в Просцово есть наша сестра, но, кажется, на тот момент, она была сильно духовно прослабшей, а может быть и исключённой.) Как бы то ни было, беседа наша выходила всё какой-то несклеенной и сумбурной. Она сказала, что слышала, что мы читаем Библию, и она тоже очень эту книгу уважает и поэтому пришла пообщаться с верующими людьми. Кажется, она прямо спросила, к какой вере мы относимся. Я, интуитивно притормозив, чувствуя, что могу чрезмерной прямотой обескуражить гостью и склонить её к ненужным спорам, скромно сказал, что мы пока не принадлежим к определённой конфессии, а только ещё изучаем. Женщина тут же распространила нам карманный синенький Новый Завет. Я всё-таки поднял некий «относительно нейтральный» вопрос, то ли о грядущем рае на земле, то ли о Царстве. И, кажется, в процессе этого моего исповедания женщина поняла, что взгляды наши на основы разнятся; спорить не стала, но как-то слегка притихла что ли, и скоро мы распрощались.

— Кажется, она не из наших, — сказала Алина.

— Да похоже на то, — ответил я.

В те же дни случился неприятный эпизод с телевизором (надо сказать, в то время и я, и Алина слабо понимали, что это за зверь, и на что он способен). Мы все втроём были дома. И в телевизоре вдруг случилась обстоятельная передача на тему «сектоведения», с посылом, очевидно, дать сектантам по зубам, да так, чтоб кровью плюнули, а народ чтоб знал, с кем дело имеет. Вначале там напротив репортёра и камеры воссел некий высокопоставленный поп с Библией в руках. Зрелище само по себе было каким-то негармоничным: к его рясе, конечно, больше бы подошло нечто кадящее или окропляющее. Батюшка заявил, что сектанты зря клевещут, что хорошо знают Библию и готовы разоблачить посредством её святые постулаты веры православной. Что вот он, такой-то всея Руси высокий чин, вполне-себе способен, вот прямо сейчас как подтвердить Библией эти великие постулаты, так и опровергнуть любое сектантское возражение. Я до самого конца передачи с нетерпением ждал, когда же он откроет-то её, Библию свою, но этого так и не случилось (возможно, потому, что на передачу никого из оппонентов не пригласили). Далее последовала нарезка всяких странных кадров с беснующимися экстатическими крикунами, слезами обездоленных детишек и прочими страшилками под нагнетающую, тревожную музыку и монотонный закадровый комментарий о том, что любой уважающий себя сектант способен одновременно правой рукой отобрать у гражданина квартиру, левой — разрушить у того же гражданина семью, а правой ногой столкнуть с крыши высотки его дитя, и если сектанту на все эти конечности надеть электроды, не перепутав их цвет, то ЭКГ получится не человеческое и даже не звериное, а дьявольское. И всё в таком роде. Вместо того, чтобы всё это дикое безобразие выключить на корню,