мгновенный видимый эффект, вытесняя анализ и рефлексию. По всей стране светились экраны, картинки сменялись каждые несколько секунд. Тэтчер служила идеальным символом такого мира: если какой начинающий премьер и желал вести себя как хамелеон, то это была она. По совету пиар-консультанта Гордона Риса она отказалась от слегка нелепых шляпок, напоминавших слишком многим Союз матерей, и прошла ораторский курс. Драматург Рональд Миллар сочинял для нее мантры-лозунги. «Да будем мы хладнокровны, спокойны – и избраны!» – таков был первый из них. Сам Лоуренс Оливье помогал ей с постановкой голоса. Певица Лулу, актеры Кенни Эверетт и Кен Додд радовались контактам с новым премьер-министром. Вскоре тенденция изменится, и ни один уважающий себя человек искусства не захочет помогать леди из Грэнтема.

* * *

Вопрос занятости в 1980-х приобрел важнейшее значение, и списки самых серьезных сокращений зачитывались в теленовостях, словно военные сводки. В глазах Тэтчер эти жертвы были оправданны, если страна хотела победить инфляцию. Ей в наследство досталась налоговая система, которую – в зависимости от личных убеждений – можно было назвать или «конфискационной», или «перераспределительной». Высшая граница налогов шла по отметке 83 %, начиная с доходов в 20 000 фунтов, то есть таким налогом облагались не одни только миллионеры. В общем, складывалось впечатление, что лейбористы обложили налогами богатых для прокорма бедных, но в итоге сделали бедными всех. Именно в этом контексте надо понимать «францисканскую» проповедь Тэтчер.

Лейбористы не смогли сдержать раскол в обществе, зато консервативному правительству не придется жонглировать несовместимыми приоритетами – вот в чем заключалась настоящая «революция Тэтчер», по крайней мере принципиально. Инфляция представляла огромную опасность, и сначала следовало устранить ее, а уж потом проводить какие-то реформы. С точки зрения Тэтчер и ее канцлера Джеффри Хау, проблема решалась с помощью контроля над притоком денег, а уровень цен отдавался на откуп рынку. Монетаристская теория базировалась на простом тезисе: правительству нельзя тратить то, чего у него нет, а то, что оно тратит, должно быть чем-то обеспечено. Тэтчер и Хау следовало просто проявить бережливость, однако «безотрадная наука», как тогда прозвали экономику, была молода и не отличалась точностью. Вскоре они оба обнаружили, что находятся в стесненных и спутанных обстоятельствах, в положении, удручающе близком к положению их предшественников. Монетаристский задор в первом бюджете Хау шел вразрез с предвыборными обещаниями, которые не так-то легко было отбросить. Чтобы соблюсти последние и поддержать сотни тысяч безработных жертв новой политики, правительство по факту вливало на миллионы фунтов больше в социальные пособия, чем это допускалось монетаризмом. В результате последовал экономический спад.

Было ли все это ужасной и дорогостоящей ошибкой? Человеческая цена уже стала очевидна: к 1980 году безработица достигла двух миллионов и продолжала расти. 364 экономиста написали в прессу письмо, где утверждали, что для этой революции нет оснований в практической экономике. Многие предрекали радикальный поворот, но на этот вызов Тэтчер ответила на съезде Консервативной партии знаменитой отповедью: «Поворачивайте, если хотите; а леди не поворачивают». Когда на тот съезд неожиданно заявились активисты, протестующие против сокращений рабочих, она не растерялась и прокомментировала: «На улице мокро, видимо, они хотели погреться… Всегда лучше там, где тори». Лишенная чувства юмора, она тем не менее вполне могла выдавать остроумные реплики.

Естественно, никакого кардинального разворота не последовало. В других сферах дела выглядели более обнадеживающе. «Право на покупку» – мера, дающая съемщикам муниципального жилья право на выкуп, – считалось бриллиантом в манифесте партии, и закон приняли. Манифест также содержал обещания запретить вспомогательные пикеты и установить тайное голосование, но для этих шагов время пока не пришло. Верхний порог подоходного налога опустился с 83 до 60 % (средняя цифра для Европы). В глазах многих прежний уровень налогообложения был одной из причин относительно вялого развития экономики страны. Состоятельные люди всегда могли найти места получше.

Тем временем стоимость войны с инфляцией все увеличивалась, и ее жертвы начали протестовать. В начале 1980-х произошли первые мятежи, вызванные отчасти оскорбительными «подозрительными» законами, а отчасти массовой безработицей в сообществах чернокожих людей. Все началось в переживающем упадок районе Бристоля Сент-Пол в апреле 1980 года и распространилось на лондонский Брикстон в следующем году: горящие здания, слезоточивый газ, полицейские атаки и бесчинства толпы. Безумие оказалось заразным, и беспорядки прокатились как минимум по 58 британским большим и малым городам. Газета Times писала, что иностранные правительства – без сомнения, со злорадством – широко выражают опасения о возможном низведении закона и нарушении порядка. Некоторые комментаторы, возможно, заходили слишком далеко. «Прекращение цивилизованной жизни на этом острове, – писал историк и публицист Э. П. Томпсон, – вполне вероятно». То был самый подходящий момент для внезапно грянувшего переполоха: в конце марта 1982 года пришли надежные данные, что Аргентинский флот собирается вторгнуться на суверенную территорию Фолклендских островов.

51

Фолклендская вспышка

Будущий лидер лейбористов Нил Киннок сказал о Тэтчер, что ей достался «величайший дар: у нее были правильные враги». Аргентинский генерал Леопольдо Галтьери определенно годился на роль идеального врага. Получив власть в ходе государственного переворота, он позаботился об «исчезновении» около 20 000 своих соотечественников. Теперь в его списке нежелательных элементов значились жители Фолклендских островов.

Здесь были все предпосылки для хорошей морской авантюры, однако она разворачивалась на глазах мира, жаждущего катастроф. Многие хотели отставки Тэтчер и радостно приветствовали аргентинцев. Другие желали сохранить роль сильной державы и поддерживали британский военный контингент. Это была небольшая война за сферы влияния, но для Британии она имела исключительно важные последствия. Опустится ли страна до положения третьеразрядного государства? Нешуточный страх поражения проник в армию, охватил дипломатов, Вестминстер и общество в целом.

Уже в 1976 году прошли аргентино-британские переговоры о суверенитете островов. В начале 1982 года аргентинское правительство сформировало планы по военному разрешению спора; а когда поступило предложение прекратить гидрографические работы, которые вел неподалеку корабль ее величества Endurance, возможность столкновения стала еще ощутимей, – Аргентине это показалось прелюдией к принципиальному уходу Британии из региона.

Аргентинский флот вторжения приступил к операции 28 марта с приказом сохранять жизни жителей островов. Британская администрация узнала об этом 2 апреля, а пять дней спустя «оперативная группа» уже отбыла к месту конфликта. Жизненно важную и актуальную роль приобрели дипломатические инициативы, по большей части американские. Британский МИД предположил, что операция не оправданна с финансовой и военной точек зрения, что лучше было бы отступить и прийти к какому-то компромиссу. Однако Тэтчер и слышать об этом не хотела: «Они хотели вести с нами переговоры. Но нельзя вести переговоры в условиях вторжения! Нельзя вести переговоры, когда свобода твоего народа отнята… жестоким диктатором. Нужно сопротивляться и нужно иметь для этого хребет!»

Что касается рядовых британцев, то они свели свои протесты