В 1937 г. она стала заместителем наркома пищевой промышленности, а в 1938 г. уже наркомом. В 1939 г. Жемчужина возглавила наркомат рыбной промышленности, но из-за массы «вредителей» и «саботажников» ее освободили от этого поста «в порядке постепенности».

Правда, обошлись мягко, вскоре назначив начальником Главного управления текстильно-галантерейной промышленности наркомата легкой промышленности РСФСР. С тех пор прошло восемь лет. В 1948 г. на приеме по случаю 31-й годовщины Октябрьской революции, устроенном Молотовым для аккредитованных в Москве иностранных дипломатов, Жемчужина говорила с Голдой Меир (израильский посол) на идише. Объясняя свое хорошее знание языка, жена Молотова сказала:

— Я еврейская дочь.

И одобрительно отзывалась о посещении Меир синагоги. Так она набирала висты.

17 декабря в одном из протоколов допросов, представленных Абакумовым, «впервые говорилось о причастности жены Молотова к преступной деятельности еврейских националистов». А через десять дней было готово и полное обвинение:

«В течение длительного времени поддерживала знакомства с лицами, которые оказались врагами народа, имела с ними близкие отношения, поддерживала их националистические действия и была их советчиком… Вела с ними переговоры, неоднократно встречалась с Михоэлсом, используя свое положение, способствовала передаче политически вредных, клеветнических заявлений в правительственные органы. Организовала доклад Михоэлса в одном из клубов об Америке, чем способствовала популяризации американских еврейских кругов, которые выступают против Советского Союза. Афишируя свою близкую связь с Михоэлсом, участвовала в его похоронах, проявляла заботу о его семье и своим разговором с Зускиным дала повод националистам распространять провокационные слухи о его насильственной смерти.

Игнорируя элементарные нормы поведения члена партии, участвовала в религиозном еврейском обряде в синагоге 14 марта 1945 г., и этот порочащий ее факт стал широким достоянием в еврейских религиозных кругах».

Как пишет Г.В. Костырченко, «Жемчужиной припомнили, что в 1943 г. она попросила Михоэлса встретиться в Нью-Йорке с ее братом, бизнесменом Сэмом Карпом. Не укрылось от недреманного ока власти и то, что летом 1946-го Михоэлс, придя однажды к Жемчужиной на работу, поделился с ней поступавшими к нему жалобами евреев на притеснения местного начальства, а потом поинтересовался, к кому лучше обратиться по этому поводу — к Жданову или Маленкову? На что Жемчужина ответила:

«Жданов и Маленков не помогут, вся власть в этой стране сконцентрирована в руках только одного Сталина. А он отрицательно относится к евреям и, конечно, не будет поддерживать нас»».

Сегодня не всем известно, что еще осенью 1944 г. Сталин созвал расширенное заседание в Кремле, на котором присутствовали члены Политбюро и Секретариата ЦК, первые секретари республиканских и областных комитетов партии, руководители оборонной промышленности, армии и государственной безопасности. Во вступительном слове вождь с оговорками высказался за осторожное назначение евреев на руководящие должности в государственных и партийных органах. Более подробно на этом совещании выступил Маленков, который обосновал необходимость «повышения бдительности» по отношению к еврейским кадрам. Это было только преддверие.

А началом репрессий по «сионистским» делам стало формальное закрытие Еврейского антифашистского комитета 20 ноября 1948 г. ЕАК через Совинформбюро входил в систему правительства, работой которого до марта 1948 г. руководил Молотов. Существует мнение, что аппарат МГБ был «профессионально» заинтересован в раскрытии различных заговоров (Жерес Медведев). При этом нельзя забывать о том, что в то время, в той системе, прежде всего сама власть нуждалась в таких заговорах.

В конкретном случае после доклада Абакумова Сталин дал санкцию на арест председателя ЕАК и нового директора Еврейского театра в Москве. Затем были арестованы еще десятки человек. Главным обвинением стала идея о «крымской еврейской республике», которая рассматривалась как международный заговор.

В эти сети попала и жена Молотова. 21 января 1949 г. ее арестовали. Все делалось, как обычно, просто. До этого, 29 декабря, на заседании Политбюро, Жемчужину исключили из партии. Там же, по воспоминаниям Молотова, Сталин «прочитал материал, который ему чекисты принесли на Полину Семеновну», и у него задрожали коленки. И муж проголосовал «за».

В своей книге «Тайная политика Сталина» Г.В. Костырченко пишет:

«На допросах Жемчужина, несмотря на многочисленные телесные недуги, держалась с завидной стойкостью, решительно отвергая облыжные обвинения. Чтобы морально сломить неуступчивую узницу и одновременно позабавить кремлевского хозяина, ведомство Абакумова подготовило для нее сюрприз весьма гнусного свойства. Поскольку вместе с Жемчужиной арестовали нескольких ее бывших руководящих сотрудников, у следствия возникла идея использовать их как обличителей не только служебных, но и интимных пороков руководившей ими женщины. Вначале грязных «признаний» добивались от В.Н. Иванова, прежнего заместителя Жемчужиной и ее преемника на посту начальника главка. Следователь Г.А. Сорокин угрожал ему мерами физического воздействия, но так ничего и не добился. Однако к клевете удалось принудить другого бывшего сослуживца, некоего Ивана Алексеевича X. После недолгой следственной «обработки» этот отец семейства на одной из очных ставок с Жемчужиной неожиданно для себя заявил, что та, используя свое служебное положение, склонила его к сожительству».

Судя по всему, вождь не позволил включать жену Молотова в сионистское дело и ее обвинили в коррупции. Пять лет ссылки в Кустанайскую область — это все, что смог сделать Сталин для своего друга Молотова.

* * *

8 апреля 1948 г. в Ленинграде органами МГБ был арестован вице-адмирал Леонид Георгиевич Гончаров, профессор, начальник кафедры Высшей военно-морской академии им. А.Н. Крылова. За период советской власти выдающегося специалиста в области создания минно-торпедного оружия арестовывали в третий раз (первый в 1920 г., второй в 1930 г.).

И вот Леониду Георгиевичу предстояло побывать в Лефортовской тюрьме и лицезреть ее во всей красе. Следствие вел небезызвестный полковник Комаров, а обвиняли пожилого адмирала в том, что он с 1917 г. до последнего времени являлся шпионом одной из иностранных держав, которой передавал совершенно секретные сведения о советском военно-морском флоте.

В 1953-м Комаров вспоминал, что еще до ареста Гончарова Абакумов сказал ему:

— Гончарова нужно быстро «размотать», им очень интересуются наверху.

И адмирала истязали. С момента ареста его держали на допросах до 5–6 часов утра, совершенно лишив сна. И, если первые три раза с ним еще разговаривали, то потом, как обычно, в ход пошла резиновая палка.

Судя по словам Комарова, сначала вице-адмирал не признавался, а потом стал давать показания во вражеской работе. Затем снова отказался от них. И его снова стали бить.

27 апреля с десяти минут первого Гончарова допрашивали до 5 часов 50 минут утра, а 23 апреля с 24 часов до 4 часов 20 минут утра, после чего он умер от сердечного приступа.