— Это «кто», — сказала она так, словно мое липовое имя ничего не объясняло. — А теперь — откуда?

Гориллообразный Окунь стоял сбоку, оглядывая меня с головы до пят. Дети от моего лица не разбегаются, но на нем более или менее правдиво запечатлелась жизнь, не перегруженная утонченностью и этикетом. Сегодняшние развлечения украсили меня синяками и царапинами, оставили след на том, что сохранилось на мне из одежды.

— Персик, — откликнулся горилла, ощерив редкие желтые зубы. — У тебя папа с мамой цветов не разбирали!

— Это тебе и «откуда», и «зачем», — настаивал я, не обращая внимания на шутки из зоопарка. — Я Перси Магуайр, и мне нужны мои полтораста тысяч долларов. Толстые брови ее сползли на глаза.

— Тебе причитается полтораста тысяч, да?

— Ага, — ответил я. — За ними и пришел.

— Ах, ты не получил? Ты хочешь получить?

— Слушай, сестренка, гони деньги. — Чтобы спектакль удался, вести себя надо было без церемоний. — А от этих «ах, ты получил», «ах, ты не получил» мне только- пить охота. Банк мы взяли, поняла? Потом вижу, деньги наши накрылись, и говорю своему корешу: «Ничего, мы с них стребуем. Держись за Перси, и все». Потом ко мне подваливает Вэнс и говорит: «Давай с нами», я говорю: «Ладно», — и мы с корешем идем с ними и сегодня вечером встречаем Рыжего в шалмане. Тогда я говорю корешу: «Эти костогрызы кончат Рыжего, и мы ничего не получим. Мы его у них отнимем и заставим отвести туда, где Флора сидит на деньгах. Теперь там будет по полтораста тысяч на брата — делить-то осталось почти не с кем. А когда получим — охота будет Рыжего убрать — никто не мешает. Только дело сперва, удовольствия после, а полтораста тысяч — это дело». Сказано — сделано. Мы выручили большого, когда на него насели. Кореш по дороге залип на девушке, получил в зубы и лег спать. Мое дело маленькое. Если она ему дороже, чем полтораста тысяч — на здоровье. Я пошел с Рыжим. Я вытащил его, когда он поймал пулю. Вообще-то мне и кореша доля полагается это триста тысяч, — но дай мне полтораста, как я хотел сначала, и мы в расчете.

Я думал, этот номер у меня пройдет. Что она выдаст деньги, я, конечно, не надеялся, но если рядовые в банде не знают этих людей, с чего бы этим людям знать каждого бандита?

Флора сказала Окуню:

— Убери его телегу от подъезда.

Когда он вышел, мне стало легче. Если бы она хотела разделаться со мной сразу, она бы не послала его отгонять машину.

— Пожрать у вас есть? — спросил я, располагаясь, как дома.

Она подошла к лестнице и крикнула наверх:

— Приготовь нам поесть.

Рыжий лежал без сознания. Нэнси Риган сидела рядом с ним, держала его за руку. В лице у нее не было ни кровинки. В комнату снова вошла Флора, посмотрела на раненого, приложила ладонь к его лбу, пощупала пульс.

— Пойдем вниз, — сказала она.

— Я… я лучше тут останусь, если можно, — сказала Нэнси Риган. В глазах и голосе ее был ужас перед Флорой.

Большая женщина, ничего не сказав, пошла вниз. Я спустился за ней в кухню, где старичок жарил на плите яичницу с ветчиной. Я заметил, что окна и черный ход забиты толстыми досками, которые связаны вдобавок брусьями, приколоченными к полу. Часы над раковиной показывали 2.50 ночи.

Флора принесла бутылку и налила себе и мне, пока мы ждали за столом еду, она ругала на чем свет стоит Рыжего 0'Лири и Нэнси Риган — он выбыл из игры, потому что пошел к ней на свидание, как раз когда его сила больше всего нужна. Она ругала их и по отдельности, и парой, и даже расширительно, затрагивая вею ирландскую нацию, — но тут старичок принес нам яичницу с ветчиной.

Когда мы покончили с едой и размешивали самогон уже во второй чашке кофе, вернулся Окунь. С новостями.

— На углу торчит пара рож, и они мне не нравятся.

— Легавые или?.. — спросила Флора.

— Или, — сказал он.

Флора снова стала проклинать Рыжего и Нэнси, но на эту тему добавить было почти нечего. Она повернулась ко мне.

— Какого лешего ты их приволок? — спросила она. — С хвостом в километр длиной! Пусть бы подох там, где получил, идиот!

— Я приволок его сюда за сто пятьдесят тысяч. Отначишь мне, и я смываюсь. Ты мне больше ничего не должна. Я тебе ничего не должен. Чем языком молоть, гони бабки, и я отваливаю.

— Разбежался, — сказал Окунь.

Женщина посмотрела на меня из-под нахмуренных бровей и отпила кофе.

Через пятнадцать минут в кухню влетел обтрепанный старичок и сказал, что слышит шаги на крыше. Его выцветшие карие глаза затянула коровья поволока страха, сморщенные губы кривились под взлохмаченными желто-седыми усами.

Флора высыпала на него пригоршню похабных существительных и прилагательных и прогнала наверх. Она встала из-за стола и потуже запахнула на себе зеленое кимоно.

— Ты здесь, — сказала она мне, — и отбиваться будешь с нами. У тебя нет выхода. Пушка есть?

Я признал, что револьвер есть, но в ответ на остальное помотал головой.

— Не моя вахта — пока что, — сказал я. — Чтобы нанять Перси, надо полтораста тысяч, мелкими бумажками, на руки.

Я хотел узнать, здесь ли спрятана добыча. С лестницы донесся слезливый голос Нэнси Риган:

— Нет, нет, милый! Прошу тебя, прошу тебя, ляг в постель! Рыжик, ты себя погубишь!

В кухню вошел Рыжий 0'Лири. На нем были только серые штаны и повязка. Глаза горели лихорадочным счастьем. Пересохшие губы улыбались. В левой руке у него был пистолет. Правая висела бесполезно. За ним семенила Нэнси. Она перестала причитать и сжалась позади него, увидев Большую Флору.

— Дайте гонг, и начинаем. — Полуголый великан захохотал. — Вэнс на нашей улице.

Флора подошла к нему, взяла пальцами его запястье, подержала секунды три и кивнула.

— Полоумный сукин сын. — Больше всего в ее голосе было, пожалуй, материнской гордости. — Ты уже сейчас годишься для драки. И очень кстати будет тебе драка.

Рыжий засмеялся — засмеялся торжествующе, хвастаясь своей крепостью, и тут его глаза обратились ко мне. Смех из них исчез, и они недоуменно сощурились.

— А-а, ты? — сказал он. — Ты мне снился, не помню только где. Где же… Погоди. Сейчас вспомню. А-а, вот… Черт! Снилось, что это ты в меня стрелял!

Флора улыбнулась мне — в первый раз я увидел у нее улыбку — и быстро сказала:

— Окунь,