есть мухи-верхолазы, – важно проговорил Гарри, глядя на потолок, где действительно ползла муха…

Шарли бессильно опустилась на подушку. Но тут же снова села. Посмотрела на соседнюю кровать. Юпитер на ней крепко спала.

– Значит, мне не приснилось! Это она. И я не в Париже. К то-нибудь может мне объяснить?

Гортензия придвинулась поближе и прошептала:

– Это все Валери Клотильд. Он все устроил. Благодаря ему мы все вернулись. Полиция отвезла нас сюда на машине с мигалкой, а скорая с тетей Юпитер ехала по автостраде впереди. Он не хотел, чтобы мы оставались одни в Париже. Он позвонил тебе в Виль-Эрве, а когда узнал, что ты в больнице, как и тетя Юпитер, вообще рвал на себе волосы.

Шарли с вытаращенными глазами слушала, не веря своим ушам, весь этот бред.

– Вы уверены, – с трудом выговорила она, – что я не в четвертом измерении?

Гортензия встревоженно повернулась к остальным.

– Укол. От него замедляется мозг.

– Нет, – запротестовала Шарли. – Это все из-за проклятой крачки! Она хотела… – и осеклась.

Если она заговорит про крачку по имени Базиль и обезболивающий укол, то навсегда потеряет авторитет в глазах младших. Ну и ладно, если она пока ничего не понимает! Шарли улыбнулась и протянула им здоровую руку:

– Идите сюда, я вас всех обниму!

В едином порыве они обнялись. И Женевьева смогла наконец объяснить, что широченная и историческая стойка гардероба «Фэнтези-Театра» послужила одновременно щитом и своеобразным воздушным пузырем под развалинами, благодаря чему Юпитер уцелела, могла дышать и была найдена живой и почти невредимой. Женевьева готовилась поведать еще массу перипетий, как вдруг дверь открылась и на пороге появился белый халат.

К халату был приколот бейдж с надписью синими буквами: «Доктор Б. Шантелу». А в халате был тот самый Б.

– Базиль!!!!!! – воскликнули все в один голос и дружно бросились ему на шею.

Кроме Шарли, у которой не было ни голоса, ни сил. И вдобавок всего одна рука. И еще тысяча причин, в которых здесь не стоило признаваться.

На Базиле по-прежнему были его маленькие восьмиугольные очки. Его волосы, отметила Энид, еще посветлели. То есть, подумала Беттина, на голове их стало меньше. Это придавало ему, рассудила Гортензия, более зрелый, более серьезный вид. Вид самого доброго папы, решила про себя Дезире.

Гарри же был занят только мухой.

– Здравствуйте! – воскликнул Базиль, целуя их одну за другой.

Энид и Дезире он не отпустил, так и прижимал к себе.

– Здравствуй, – добавил он, обращаясь к Шарли и чуть склонив голову. – Очень приятно видеть вас снова. Всех. Жаль, что в таких обстоятельствах…

Он повернулся к Юпитер, чей сон, казалось, был ничуть не потревожен собравшейся толпой.

– Ей исключительно повезло. Всего лишь сломаны два ребра, небольшой шов на голове. Ушибы. Она под успокоительными из-за боли и нервного шока.

– Мама спит? – спросила Дезире.

– Конечно. Я же сказал.

– А когда она проснется? – вмешался Гарри, засовывая живую муху в очечник без очков.

– Как только укол, который я ей сделал, перестанет действовать.

– А! – воскликнула Шарли. – Я так и знала, что… Она закрыла рот. Сказать о крачке? Ни за что!

Базиль наконец повернулся к ней, чтобы изучить пришпиленный к кровати листок назначений. Беттина заметила, что его палец дрожит.

– Так, отменим полохринексон, уменьшим дозу ксулоксупанора и монизодона, – загадочно сообщил он. – И начнем интенсивную терапию кальцием, чтобы ускорить…

– Знаешь что? – вдруг перебила его Шарли, глядя ему прямо в глаза.

– Нет, – ответил доктор Базиль, чей безмятежный тон, разумеется, не мог скрыть дрожь пальцев, трепет век и судорожные движения адамова яблока.

– В белом халате ты мне больше нравишься, чем крачкой!

Она хихикнула при виде их озадаченных лиц. И добавила:

– А меня ты не поцелуешь?

* * *

На следующий день Шарли вернулась в Виль-Эрве на автобусе с двумя неделями отпуска по болезни и рукой на перевязи. Едва приехав, она взялась здоровой рукой за стирку.

– В больнице мне пришла в голову одна идея, – сообщила она. – Мы об этом еще поговорим.

Вечером обрушился почти тропический ливень. Женевьева и Гортензия организовали к ужину шведский стол… на самом деле просто свалили на край стола вчерашний хлеб, холодное позавчерашнее жаркое, сыр с прошлого четверга и фрукты, которые были свежими, но перегрелись.

Гарри охотился за мухами, пополняя свою коллекцию, начатую вчера в больнице. Он собирал их в очечник. В этот вечер бедняги сами летели к волку в пасть, проливной дождь загнал их внутрь.

В семь часов в дверь позвонили.

– Кто-то кого-то ждет? – спросила Шарли.

Гортензия побежала открывать.

– Базиль!!!! – воскликнули все примерно на той же ноте, что и вчера, когда он появился в больничной палате.

Он отряхивался от дождевых капель, держа в руке корзину.

– Можно войти?

– Только если знаешь пароль! – сказала Энид.

– Кускус! – гаркнул Базиль, перекрикивая адский грохот водосточной трубы на стене.

Он вошел. Постучал сапогами один о другой, вновь обретя этот привычный жест и сам того не сознавая.

– Я пришел бы раньше, но был на дежурстве.

– Это правда? – пискнула Энид. – Ты пришел готовить кускус?

– Не только, – загадочно ответил он.

Когда он вошел, его глаза поискали и нашли глаза Шарли. В которых плясал веселый огонек.

– Как жаль, – тихо сказала Гортензия, продев руку под локоть Базиля. – Мы сделали такой замечательный шведский стол из черствого хлеба, гнилых фруктов и замороженного жаркого!..

Базиль не сводил глаз с Шарли. А та не сводила глаз с Базиля. Гортензия убрала руку и лицом подала знак остальным. Базиль поднял вверх свою корзину, откуда торчали стебли сельдерея, листья репы, ботва моркови, хвостики кабачков и баклажанов и… и… и…

– Кто поможет мне чистить овощи? – вопросил он зычным голосом.

* * *

С.И.П.[87] дал ей заполнить бланк и подписать его в нескольких экземплярах, после чего ей пришлось нести его в СИН и там заполнять и подписывать еще формуляры. Ее спросили, находится ли Виго в СИЗО или в ИТ…

Женевьева ответила на все вопросы. Она уже знала, что СИЗО – это следственный изолятор, а ИТ – исправительная тюрьма. Что СИН – это не название газировки, а Служба исполнения наказаний. Ей пришлось предъявить свое удостоверение личности столько раз, сколько не приходилось за все шестнадцать лет жизни.

Следственный изолятор находился на улице со смешным названием Бушри – улица Мясников. Женевьева остановилась перед очень-очень высокой стеной у встроенной двери, казавшейся крошечной. Позвонила. Ей открыли. Сразу за дверью была решетка.

Надзиратель, у которого на поясе висели дубинка, пистолет и кольцо со множеством ключей, трепещущих, словно сардинки, открыл первую