Ирина смотрела на него с ужасом:

— Откуда… Откуда ты знаешь?

— Что?

— Что его убьют?

— У него написано это на лице, Ириша, — мягко сказал Гурьев. — Большими-пребольшими буквами.

— А у меня? Что написано у меня на лице?

— Что я тебе нравлюсь, — Гурьев был абсолютно серьёзен. — И это радует меня так, что я ни о чём другом не хочу и не могу сейчас думать.

Ирина опустила голову. Кажется, у неё покраснели не только щёки, лоб и уши, но руки и даже волосы.

— Ира, — Гурьев осторожно взял её пальцы, погладил. — Ира.

— У тебя… Тебе ведь ничего за это не будет?

— Нет.

— Я боюсь.

— Чего?

— Что тебя посадят в тюрьму, — с усилием выговорила Ирина. И спросила срывающимся от отчаяния голосом: – Что? Что ты делаешь, Гур? Что-то… Что-то ужасное, да?

— Почему ты так решила? — он не спешил развеять её тревогу, и это, как ни странно, Ирину слегка успокоило.

— Потому что ты мог их убить, — тихо проговорила Ирина, не глядя на Гурьева, но и не отнимая руки. — Не только Силкова. Всех. Как… тараканов. И ты их – не пожалел. То есть… Ты не их! Тебе до них нет дела, как будто они – в самом деле тараканы. Ты… ты не захотел, чтобы это меня… коснулось. Ты только не понял, Гур. Если бы ты с ними подрался, я бы не так испугалась. А так… Ты не только их напугал. Ты меня напугал – до смерти.

— Прости.

— У тебя был такой голос. И взгляд.

— Какой?

— Как будто ты… Ты вдруг как будто стал теми, кого они боятся, перед кем лебезят и заискивают. Как будто настоящим бандитом, налётчиком. Только ещё страшнее. В тысячу раз страшнее.

Гурьев с новым интересом посмотрел на Ирину. Ох, женщины, подумал он. Образование, городская жизнь – всё шелуха, когда доходит по-настоящему до печёнки. Как они это чувствуют? Вот бы мне так научиться.

— Гур, где, у кого?! Разве можно научиться такому?!

Он посмотрел поверх её головы. И ответил так, словно не слышал или не понял её вопроса:

— Моя мама работает переводчиком в издательстве «Академия». Как ты думаешь, на её жалованье могут прожить двое взрослых людей?

— Не знаю…

— Не могут. Я обеспечиваю семью. Сам. Когда-то, очень давно, я дал слово, что моя семья никогда ни в чём не будет нуждаться. И выполняю это.

— Как?!

— Бильярд, Ириша.

— На деньги?

— Конечно.

— Но это… Незаконно!

— Скажем так, — когда нет тотализатора, ставок на победителя и выплаты премиальных последнему, это не противозаконно. На самой грани, разумеется, но – лишь на грани. Не более того. И вообще – благородный спорт, если разобраться. Даже чемпионы мира есть. А ты ведь подумала про карты, правда?

— Да.

— В карты я тоже играю, — улыбнулся Гурьев. — Но почти всегда проигрываю.

— Почему?!

— Люди, обыгравшие меня в карты, проигрывают мне за бильярдным столом. Нужно поддерживать равновесие и добрые знакомства. А ещё я умею улаживать разногласия между моими добрыми приятелями, — «добрые приятели» он произнёс с отчётливо обозначенной издевкой. — Каждый слышит от меня то, что хочет услышать, потому что каждому человеку нужна и интересна только его собственная, личная правда. Настоящую правду никто не желает знать. Но это не так уж и важно сейчас. Пока.

— Это… Это ты бандитов имеешь ввиду? — Ирина непроизвольно оглянулась.

— Да. Бандиты, — Гурьев сделал круглые глаза.

— А милиция?

— Мы двигаемся по параллельным прямым. Которые соприкасаются только в неэвклидовом пространстве. Кстати, среди моих знакомцев есть весьма известные и влиятельные персоны. Так что совершенно нечего опасаться.

— Твоя мама… Переводчик?

— Да. Переводчик и редактор, по мере необходимости.

— С какого языка?

— С японского.

— Японского?!

— Да. Ещё с французского и латыни. Ну, английский, немецкий, — это понятно.

— Кому… понятно?!

— Мне понятно, — Гурьев улыбнулся.

— А она… Она знает?

— Она знает. Не всё, разумеется. Многое.

— И она… не возражает?

— Есть такая старая, избитая истина, Ириша: то, что нельзя предотвратить, нужно возглавить. Вместо того, чтобы устраивать истерики и скандалы, мама помогает мне. Отдыхать я ведь тоже должен, как ни странно. Мама следит, чтобы наш дом всегда оставался крепостью на острове посреди бушующего океана. Я знаю, это звучит банально, но это на самом деле так. Благодаря маме у нас есть дом. Убежище. Куда я могу вернуться и где меня ждут и любят, что бы ни случилось. Понимаешь?

— Кажется, — Ирина улыбнулась, хотя уголки её губ всё ещё вздрагивали. — Что же ты делаешь в школе?

— Учусь быть незаметным.

— Ничего не выходит, — Ирина фыркнула.

— Я знаю, — печально вздохнул Гурьев.

Ирина вдруг почувствовала, что всё услышанное как-то разом перестало внушать ей страх. Наоборот, — вызвало жгучий, не испытанный ею доселе интерес. Неописуемое любопытство. А Гурьев казался ей даже старше её самой. Во всяком случае, никак не мальчиком. Совершенно точно. Ирине вдруг стало щекотно и жарко. Она поняла, что если и не сегодня, то совсем скоро это произойдёт. То самое. И это будет… чудесно.

Выросшая среди книжек и родительской опеки, мало сталкивавшаяся лицом к лицу с настоящей жизнью – и в детстве, и в школе, и в университете, который закончила этим летом, — Ирина добралась до своих двадцати двух лет всё ещё неопытной девушкой. Дворовые ухажёры вроде пресловутого Силкова вызывали у неё ужас, сокурсники – скуку, а рабфаковцы и пышущие революционным энтузиазмом комсомольцы – оторопь пополам с брезгливостью. От всех от них просто-напросто плохо пахло, а иногда – и вовсе смердило. И хорошо ещё, если только махоркой или перегаром. А Гурьев… От него шёл тонкий, ненавязчивый, но хорошо различимый горьковато-лимонный аромат, с едва ощутимыми нотками полыни и мяты. Он весь вообще был как будто отмытый до блеска, до скрипа, до восхитительного холодка между лопаток. У него были чистые-чистые руки, тёплые, как печка, ладони, пахнущие сдобой, ровные, коротко остриженные ногти. И одежда его была всегда чистой, пахнущей волнующе и приятно. И волосы. И от всего этого у Ирины сладко пустело в животе.

Она не понимала, почему он выбрал именно её. Чем она ему так уж приглянулась. Она видела, какими глазами смотрит на него женская половина школы, хотя уже должны бы и привыкнуть, да и на улице ловила взгляды, — ищуще-игривые, адресованные Гурьеву, и завистливо-удивлённые – ей. Это всё было так неожиданно и захватывающе!