— Фу ты, я думала, доктор приехал, а это вы.

Его третье чадо, видимо, запросилось на свет.

Дочка, любовно думал он, разглядывая крошечное сморщенное личико. Хью с нежностью относился к новорожденным.

— А с этой что прикажешь делать? — негодовала Сильви. — Я не допущу, чтобы она рожала в моем доме.

— В нашем доме.

— Пусть отдаст своего отпрыска на усыновление.

— Ее ребенок нам не чужой, — сказал Хью. — В его жилах течет та же кровь, что и у моих детей.

— У наших детей.

— Будем всем говорить, что этого ребенка мы усыновили, — сказал Хью. — После смерти родственников. Никто ничего не заподозрит, да и с чего бы?

В конце концов младенец все же появился на свет в Лисьей Поляне; это был мальчик, и Сильви, увидев его, уже не требовала с прежней легкостью отдать его чужим людям.

— Совершенно очаровательный малыш, — сказала она. Всех новорожденных Сильви считала очаровательными.

Иззи до конца срока беременности не выпускали за пределы сада. По ее словам, она жила в заточении, «как граф Монтекристо». После рождения ребенка Иззи устранилась и не проявляла к нему никакого интереса, как будто вся эта история — беременность, заточение — была хитроумной ловушкой, куда она угодила не по своей воле, но теперь выполнила все условия и может быть свободна. Две недели Иззи провалялась в кровати под опекой недовольной Бриджет, а потом ее посадили на поезд до Хэмпстеда, откуда мигом переправили в Лозанну, в частную школу-пансион.

Хью оказался прав: внезапное появление нового младенца не вызвало никаких пересудов. Миссис Гловер и Бриджет поклялись молчать; их клятва, втайне от Сильви, была скреплена некоторой суммой наличными. Хью — как-никак, банкир — умел считать деньги. Доктор Феллоуз, надеялся он, и так не станет молоть языком в силу профессиональной этики.

— Роланд, — сказала Сильви. — Мне всегда нравилось это имя. «Песнь о Роланде».{197} Французский рыцарь.

— Погиб, надо думать, в битве? — уточнил Хью.

— Как и большинство рыцарей, правда?

У нее перед глазами вертелся, сверкал и отбрасывал блики серебряный заяц. На буковом дереве танцевала листва, сад пробуждался от спячки, расцветал и плодоносил без малейшего ее участия. Колыбель повесь на ветку, напевала Сильви, ой, уронит ветка детку. Не испугавшись этой угрозы, Урсула продолжала свой еще короткий, но бесстрашный путь бок о бок с Роландом.

Тот никому не причинял хлопот, и Сильви не сразу поняла, что малыш, как сказала она вернувшемуся с работы мужу, «немного того». У Хью выдался тяжелый день, но он знал, что Сильви не станет вникать в финансовые трудности его банка, хотя подчас и мечтал, чтобы у него была жена, неравнодушная к гроссбухам и балансовым ведомостям, к росту цен на чай и колебаниям на рынке шерсти. То есть жена, «скроенная по мерке», а не умница и красавица и отчаянная спорщица, которую он повел под венец.

Он уединился в «роптальне» и сел за стол с большим стаканом виски и небольшой сигарой, желая только одного: чтобы его оставили в покое. Но нет: к нему ворвалась Сильви, которая уселась напротив, словно требующая займа клиентка в банке, и сказала:

— По-моему, ребенок Иззи — дебил.

До сих пор он был Роландом, но, заподозренный в умственной отсталости, тут же вновь стал ребенком Иззи.

Хью отмахнулся от ее мнения, но факт был налицо: Роланд отставал в развитии от других детей. Соображал он медленно, не проявлял обычного детского любопытства к окружающему миру. Можно было усадить его на ковер у камина, дать в руки моющуюся детскую книжку или набор кубиков и через полчаса найти на том же месте, спокойно глазеющего на огонь (недоступный для детей) или на кошку Куини, которая вылизывала себя у него под боком (вполне доступная и очень зловредная). Роланду можно было поручить любое несложное дело, и с утра до вечера он был на побегушках у девочек, у Бриджет и даже у миссис Гловер, не чуравшейся посылать его в кладовку за сахаром или к посудной стойке за деревянной ложкой. Никто не рассчитывал, что его примут в частную школу, где в свое время учился Хью, или в престижный колледж, который окончил Хью, но почему-то сам Хью от этого проникался к нему все большей теплотой.

— Надо бы взять ему собаку, — предложил он. — Собака раскрывает в мальчике лучшие стороны его натуры.

Так в доме появился Боцман, крупный добродушный пес, приученный оберегать и защищать: он сразу осознал важность своей миссии.

По крайней мере, от ребенка нет никакого беспокойства — не то что от его чертовки-мамаши, размышлял Хью, да и от двоих его собственных старших детей, которые беспрестанно ссорились. Урсула, конечно, отличалась от всех — в первую очередь своей пытливостью: девочка будто старалась впитать целый мир своими зелеными глазами — в точности такими, как у него. Она действовала ему на нервы.

* * *

Мольберт мистера Уинтона был обращен в сторону моря. Мистер Уинтон был пока доволен своей работой: синева, зелень, белизна — и размытые коричневатые пятна — корнуоллского побережья. По песку бродили редкие отдыхающие, которые останавливались, чтобы понаблюдать за созданием картины. Он надеялся (понапрасну) на похвалу.

Вдоль горизонта скользили яхты с белоснежными парусами, — видимо, где-то проводилась регата, заключил мистер Уинтон. Он нанес мазки китайских белил на свой собственный живописный горизонт и отступил, чтобы полюбоваться результатом. Быть может, кто-то увидел бы здесь белые кляксы, но мистеру Уинтону виделись яхты. По его мнению, для контраста требовались фигурки на берегу. Две девочки, с упоением игравшие на песке, идеально отвечали его целям. Глядя на холст, он пожевал кончик кисти. Только бы не испортить, думал он.

Строить замок из песка придумала Урсула. Она с такой живостью описала будущие рвы, башни и зубчатые парапеты, что Памела уже представила, как средневековые красавицы, кутаясь в мантильи, провожают рыцарей, гарцующих по подъемному мосту (для которого предстояло найти кусок плавника). Трудились они истово, но пока еще не продвинулись дальше земляных работ: перво-наперво следовало вырыть двойной ров, который впоследствии, когда начнется прилив, наполнился бы морской водой и защитил красавиц в мантильях от вражеского штурма (таких, как Морис, кругом бродило немало). Безотказного Роланда отправили набрать красивых камешков и — самое главное — найти подъемный мост.

Они втроем отошли на некоторое расстояние от Сильви и Бриджет, погрузившихся в книги, и от малыша Эдварда — Тедди, который спал на одеяле под зонтиком. Морис возился с сачком в маленьких заводях, оставленных приливом в дальнем конце пляжа. Он завел себе новых друзей: местных мальчишек-грубиянов, с которыми бегал купаться и лазить по скалам. Морису было достаточно, что у него появилась компания. При выборе знакомств он еще не научился различать безупречный выговор и статус.