сих пор ищет женщину, похожую на Каку.

Но и у Каки к тому времени начались мелкие неприятности. Леонид спился и попал в спецлечебницу для высокопоставленных алкоголиков. Кака сразу оформила с ним развод и стала подыскивать себе приличного старичка вроде находившегося тогда у власти Константина Устиновича. Однажды она ворвалась в кабинет дряхлого застойного министра по кличке Скелет и встала у окна. Приближалась весна 1985 года, и в кабинет попал солнечный луч, осветив роскошный бюст Каки. Министр поднял глаза и обалдел. Он прожил долгую жизнь, встречался со Сталиным, имел внуков и правнуков, но даже не догадывался, что в жизни существует такое.

Скелет тут же женился на Каке и устроил ее в престижный институт, где она мгновенно сколотила мафию и моментально защитила диссертацию о половом воспитании мужчин разного возраста. Но Скелета «ушли» на пенсию, а в институте Каку опередила крепкая и опасная соперница — молодая, года, кажется, пятьдесят первого, имевшая еще более эффектный бюст и к тому же побывавшая в Америке. От горя Кака умерла, и единственным для нее утешением были похороны на престижном кладбище, место на котором она успела пробить еще в годы могущества Скелета

Я приехала туда, положила на могилу цветочки; все-таки мы были приятельницами и даже короткое время имели одного мужа на двоих. Навсегда простившись с Какой, я быстро вышла из кладбищенских ворот, за которыми уже вовсю шла перестройка.

Юнна МОРИЦ

Классика вьюги свистит по утрам у фрамуги,

Муза мороза поет в тишине заоконной.

Сколько отваги — проснуться в блаженном испуге

Елкой зеленой, в лесу новогоднем рожденной!

Вмиг заиграли оркестры вселенской метели,

«Баюшки-бай!» — напевает мне Муза влюбленно.

Сколько услады — уснуть в этой снежной постели!

Зайцы и волки кружатся у елки зеленой.

Кто это там на лошадке спешит мохноногой?

Что за молчальник в сочельник по лесу елозит

И, одержимый одною мыслишкой убогой.

Под корешок меня рубит и к дому подвозит?

Дудки! Локтями ветвей всех гостей я раздвину,

Стол опрокину, хрустальным уставленный хламом,

Резко отрину дурацкую их крестовину

И закричу жизнерадостным праздничным хамам:

«Как вы посмели меня из объятий метели

Вызвать для цели столь мелкой и столь

принужденной?

Мне ли сиять для того, чтоб вы пили и ели, —

Ели зеленой, в лесу новогоднем рожденной?»

Всех огорошив таким невозможным вопросом.

 Плюнув с верхушки в молочно-кисельные реки,

К братству веселому леса с крещенским морозом

Я возвращаюсь и там размещаюсь — навеки.

В критическом лесу,

или

Новые прочтения старой сказки

Виктор ШКЛОВСКИЙ

Не о себе

Начну с конца.

В искусстве концы не сходятся с концами, потому что конец — это всегда начало.

Сначала в «Красной шапочке» не было счастливого конца, но автор написал его. потому что так было надо.

Об этом есть у Толстого.

Время выбирает цвет шапочки, и нас тоже выбирает время.

Заново пишутся Библия, «Декамерон», «О теории прозы». На «Красную шапочку» сочиняются новые пародии.

И на меня написано много пародий, но все они неудачны.

Не получилась и эта.

Меня пытаются передразнить, начиная каждую фразу с нового абзаца.

Но этого мало.

Надо заполнить пространство между абзацами собственной судьбой, и для этого нужно жить, а не пародировать жизнь.

Можно ходить по комнате, размахивая руками, как крыльями, но это не будет полетом. Нельзя летать, ступая ногами по земле.

В литературе много пешеходов. Они думают, что идут вперед, а на самом деле это жизнь проходит мимо них.

Не пишите пародий.

Учитесь летать.

Юрий ЛОТМАН

Оценки по поведению

В многоуровневой иерархической структуре густого темного леса отчетливо выделяется оппозиция «Красная Шапочка — Серый Волк» с полной парадигмой противопоставлений (красное — серое, шапочка — хвост, хищность— вегетарианство, симпатичность — отвратительность). Здесь мы имеем дело не с одним текстом сказки, а по крайней мере с двумя поведенческими текстами, обусловленными различными социальными кодами и семиотическими нормами.

Поведение Красной Шапочки отличается высокой структурной сложностью и семантической плюралистичностью. По отношению к своей матушке она выступает как дочь, по отношению к бабушке — как внучка, а в аспекте связи с Серым Волком — как случайная знакомая. На протяжении сказки мы наблюдаем рост семиотичности, повышение социально-знаковой роли действий героини. Так, если поначалу она появляется как носитель корзины с пирожками, то, будучи съеденной Серым Волком, она предстает уже носителем высоких духовных идеалов (добавим, что ношение в быту шапочек красного цвета, по свидетельству ряда современников, воспринималось как знак известного вольномыслия).

Было бы крайне ошибочно осуждать Красную Шапочку за чрезмерную «разговорчивость», за ту «откровенность», с которой она передает Волку информацию о нахождении бабушки, о способе открывания двери. За всем этим стоит сознательная установка: Красная Шапочка пользуется контекстом непринужденной светской беседы для пропаганды среди серых волков новых, еще не ведомых им представлений и знаний.

Что же касается поведения Серого Волка, то оно характеризуется крайней бедностью регуляторов, фатальной предсказуемостью процессов. Оно актуализирует, по сути дела, одну-единственную стратегию — пищеварительную.

Анализ семиотической природы жестов и поступков, сложных отношений между текстом и внетекстовой реальностью дает основание определить поведение Красной Шапочки как хорошее, а поведение Серого Волка — как плохое.

Семен Альтов

(р. 1949)

Магдалина

А теперь товарищи, давайте получим удовольствие от этой картины. Встаньте пошире, чтобы всем было видно. Тебе сколько лет, мальчик? Пятнадцать? Отвернись, тебе еще рано смотреть такие веши! Внимание! Я начинаю!